«Великий собиратель древностей» (к 170-летию со дня рождения Дмитрия Геннадьевича Бурылина)

I раздел

«Родовые истоки»

(История рода Бурылиных в ΧVIII – середине XIX вв.)

История рода Бурылиных неразрывно связана с родным селом – Иваново. Родоначальником их фамилии был Иван Тимофеевич Бурыля, зафиксированный в 70-летнем возрасте в ревизских сказках по селу в августе 1719 г. У него было пять сыновей, а основателем самой знаменитой ветви Бурылиных явился четвертый – 26-летний Матвей. Его сыном был Иван Матвеевич, дед Диодора Андреевича Бурылина. Когда Дмитрий Геннадьевич Бурылин назвал датой основания фабрики Диодора Андреевича 1812 г., никаких особых предпосылок к этому у него не было. Он просто оказался охвачен «юбилейным бумом» 1912 г. Первый документ, в котором имеются сведения о фабричном производстве Диодора Андреевича, датируется ноябрем 1815 г. – это договор о годовом найме им пяти набойщиков. В ведомости о фабриках ивановских крестьян 1828 г. годом основания предприятия Диодора называется 1813 год. А в предыдущем году его даже не было в Иванове – 28 мая 1812 г. он получил в Шуе паспорт, по которому отпускался «на работу в разные российские города на один год». Документ этот имеет отметки о регистрации в Боровске (куда Бурылин прибыл 14 июня) и Новгороде (30 декабря 1812 г.). Портрета Диодора Андреевича мы не имеем, но паспорт описывает его внешность довольно подробно – рост 162 см, светло русые волосы, усы и борода, «лицом ряб, глаза серые, нос прям». Ввиду ранней смерти отца Диодор должен был принять дело в свои руки, едва достигнув 23-летнего возраста.

Он оказался очень удачливым хозяином, поскольку особое внимание уделял техническому процессу. Его внук как зеницу ока хранил книжечку деда с рецептурой составления красок разных оттенков и перенесения их на ткань. Были в этой книжечке, написанной четким и убористым почерком деда, не только его «красочные секреты», но и бытовые советы на разные случаи жизни. Например, «от укушения бешеной собакой» рекомендовалось немедленно «вымыть рану теплым уксусом губкой, а потом вытереть ее сухо» и пустить туда «минеральной соляной кислоты». Диодор, как и многие ивановские крестьяне, придерживался старой веры и имел «домашнее» имя Федор. То имя, под которым он нам известен, он получил, когда перешел в единоверие. К 1828 г. его фабрика вырабатывала 2000 кусков ситца, на ней на 10 набоечных столах трудилось 26 человек. Был разработан даже товарный знак, которым клеймились бурылинские ситцы.

Со второй четверти ΧΙΧ в. вотчинная контора гр. Д.Н. Шереметева стала освобождать из крепостного состояния крупнейших ивановских фабрикантов – за весьма значительные суммы. Одним из первых на волю выкупился Д.А. Бурылин – он получил отпускную в Санкт-Петербурге в июне 1829 г. А уже в ноябре этого года шуйские купцы вынесли общественный приговор, согласно которому 45-летний Диодор был принят в купцы 3-й гильдии по Шуе с капиталом 8 тыс. руб. В одном семействе с ним значились 41-летняя жена Авдотья Михайловна и единственный сын – Геннадий, имевший от роду всего год. Новоявленный купец дал обязательство «без пашпортов не отлучаться, государственные подати платить и общественные повинности отправлять». Фабричное дело Диодора росло и ширилось. К 1836 г. на его фабрике имелось 20 набоечных столов, работало 40 человек, окрашивалось 5000 кусков ситца на сумму 11,5 тыс. руб. Предприятие находилась на ул. Панской на ручье Кокуе, где был построен каменный корпус, деревянные здания для жилья и каменный дом с садом. Между тем Шуя начала благоустраиваться, в связи с чем от местных купцов требовалось все больше денег вкладывать на общественные потребности. В связи с этим начинается отток ивановских фабрикантов из шуйского купечества в юрьевецкое. Юрьевец – небольшой городок на Волге – не требовал особых финансовых вложений в свою инфраструктуру. В ноябре 1838 г. Д.А. Бурылин заявил в местную городскую Думу, что «по обстоятельствам торговых дел» желает «переписаться из Шуи в купечество г. Юрьевца». Его прошение было удовлетворено в тот же день. Вместе с Бурылиным из шуйского купечества в юрьевецкое одним махом были переведены еще шестеро ивановских фабрикантов.

Уже в это время Диодор Андреевич начинает покупать земельные угодья близ родного села. В июне 1837 г. каждый из членов семьи Бурылиных (Диодор, Авдотья и их сын Геннадий) приобрел у помещицы Е.И. Барсуковой участок пустоши Березников близ сц. Воробьева. Все они уплатили за сделку по 1000 руб., а общая площадь новых бурылинских земель составила 70 дес. Одновременно Диодор Андреевич начинает строительство единоверческой Благовещенской церкви. В марте 1838 г. он купил у гр. Д.Н. Шереметева 4 дес. земли для самой церкви, позднее приобрел для священнослужителей еще 34,6 дес. пахотной земли. Церковь была любимым детищем Диодора, он не только полностью оплатил ее строительство, но и приобрел весь комплект утвари – от крестов до церковных книг. Не жалел он денег и на обеспечение ее причта. О внимании Диодора к церковным делам свидетельствует письмо некоего Федора Парфеньева из села Осенево Ярославской губ. Он познакомился с ивановским купцом на Нижегородской ярмарке и просил принять его «хоша на время» в число причта Благовещенской церкви, обещая при ней обучать детей грамоте и «знаменному пению».

Между тем ивановские фабриканты начинают активно скупать незаселенные земли за пределами шереметевской вотчины близ с. Иваново. На этих землях возникают слободы – свободные поседения, которые в декабре 1853 г. будут объединены в Вознесенский посад. Решающим моментом в создании посада явилась массовая закупка ивановскими купцами и крестьянами земель на левобережье Уводи у московского купца С.Л. Лепешкина. В результате в 1844 г. образовалась Вознесенская слобода, ставшая ядром посада. В этом процессе принял активное участие и Д.А. Бурылин, который приобрел у Лепешкина два участка земли в д. Иконниково и слободке Вознесенская – в марте 1845 г. и ноябре 1846 г. Дмитрий Геннадьевич полагал, что фабрика и дом его деда были одними из первых построек Вознесенской слободы. И кажется, был недалек от истины. Располагалась они прямо на месте нынешнего Музея. А старую фабрику в Иванове Диодор Андреевич уступил родственнику – И.Д. Дарьинскому. Д.А. Бурылин стал одним из самых активных граждан Вознесенского посада. «Никто с такою готовностью не посвящал себя на общественное служение, как этот кроткий, честный и незлобивый человек» – писал о нем Н.А. Полушин. В частности, в письме от 2 мая 1850 г. он просил крупных фабрикантов П.А. Зубкова и А.Ф. Полушина принять участие в починке мостовой в слободе и сборке моста на р. Уводи (ныне – Театральный мост). «Прошу вас покорнейше порядить исправить вышеписанное как следует», – писал он. Активное участие Диодор Андреевич принял также в строительстве лавок в Вознесенском посаде. Согласно общественному приговору от 20 марта 1857 г., предполагалось устройство 28 каменных лавок (позднее их число было увеличено до 33). Всего в денежной складке приняли участие 24 чел. (в том числе Д.А. Бурылин). Ими было собрано 34,8 тыс. руб., а строительство лавок поручено Бурылину и Е.П. Крутовскому.

Диодор Андреевич был любимцем общества во многом благодаря своей широкой душе и дипломатическим талантам. Принципы своей жизни он изложил в памятной записи для своего сына Геннадия еще в марте 1844 г. Эта бумага бережно сохранялась в семье. «Жить не зависит от нас, а хорошо жить от нас зависит. Познания свои должно употреблять на пользу ближних и Отечества. Доверенность – качество благородное и великодушное. Несчастия научают нас благоразумию». Все свои принципы Диодор Андреевич активно применял как в бизнесе, так и в общественной деятельности. Дело его росло. К 1849 г. на его фабрике работало 45 чел., производилось 4500 кусков ситца на 26250 руб. Диодор до последних лет жизни сам ездил на ярмарки – Нижегородскую, Ростовскую, Шартомскую, Холуйские. На них он вел торговлю не только с русскими купцами – большая часть товара предназначалась для Средней Азии и Закавказья. Во время одной из таких поездок он и погиб – был убит разбойниками 22 февраля 1860 г. по дороге на Ростовскую ярмарку в возрасте 71 года. Диодор Андреевич был погребен под Всесвятским приделом в той самой церкви, которую сам и построил. А в декабре 1864 г. скончалась и его жена, Евдокия Михайловна.

С легкой руки одной из правнучек Геннадия Диодоровича, он считается человеком легкомысленным, мотом и кутилой. Действительно, факты вроде бы говорят сами за себя. В 1860 г. на фабрике Бурылина трудилось 80 рабочих, производилось 13000 кусков ситца на 80750 руб. Появились и машины на лошадиной и людской тяге – голландра, крахмалка и накатный станок. Предприятие выбилось в первую десятку крупнейших ивановских ситцевых заведений. А в 1866 г. на его заводе трудилось всего 39 рабочих, производивших 5400 кусков ситца на 8720 руб. На наш взгляд, дело в данном случае не столько в мотовстве Геннадия, сколько в изменении экономической конъюнктуры. И действительно, в первый год после смерти Диодора дело шло вовсе не так плохо – в 1861 г. фабрика увеличила производство до 20000 кусков ситца, а доход и вовсе вдвое – до 161520 руб. И лишь затем производство резко «схлопывается». Этому имеется вполне банальное объяснение – в 1862 г. российский рынок накрывает «бумаго-хлопковый кризис», связанный с событиями в далекой Америке. Ликвидируется торговля с Закавказьем и Средней Азией, более половины рабочих бурылинской фабрики остаются без работы, заработки остальных сокращаются вдвое. Продавать выработанный товар становится просто некому. Уже в 1863 г. производство Бурылина сокращается втрое – фабрика вырабатывает 4000 кусков ситца на сумму 38500 руб., на ней трудится 27 рабочих. В течение следующих трех лет Г.Д. Бурылин совершает несколько неудачных сделок с купцами из дальних регионов России – Казани, Сибири и Тифлиса. Не впрок пошли сыну наставления отца о «доверенности» своим партнерам. В годы кризиса для каждого своя рубашка оказывалась ближе к телу. Попытка поправить фабричные дела, таким образом, провалилась. Зачастую Бурылину оказывалось просто нечем отдать кредиты. Так, в марте 1866 г. он не смог вернуть Я.П. Гарелину небольшую сумму в 101 руб. Если на 1868 г. он выбрал у Шуйском казначействе свидетельство купца 2-й гильдии, то уже в следующем году получил лишь патент на мелочный торг и содержание фабрики с 9 работниками. В этот момент на помощь к отцу и приходят сыновья – Николай и Дмитрий Геннадьевичи.

ΙΙ раздел

«На ниве промышленности»

(Предпринимательская деятельность Д.Г. Бурылина)

Дмитрий Геннадьевич Бурылин родился 4 февраля 1852 г. и был крещен в Благовещенской церкви. Крестными его стали строитель этой церкви, дед младенца, Диодор Андреевич и его бабка с материнской стороны – шуйская купеческая вдова Ираида Ивановна Коновалова. Его брат Николай был старше лишь на год с небольшим – он родился 11 ноября 1850 г. Братья с ранних лет приучались к коммерческой деятельности – ездили на ярмарки, продавали фабричный товар и закупали материалы, необходимые для производства. Двенадцатилетний Дмитрий даже в тетради чистописания, наряду с отрывками из литературных сочинений, переписывал отцовские векселя – а их Геннадий Диодорович в годы кризиса немало набрал на Ростовской и Макарьевской ярмарках. А уже через два года братья вынуждены были взять в свои руки фабричное дело – 16-летний Николай возглавил непосредственно набивной завод, а 14-летний Дмитрий взял на себя «заварку». Братья активно учились ситценабивному делу. Об этом свидетельствует весьма интересный документ – условие, согласно которому Николай на полтора месяца передавал Дмитрию для чтения «книгу технико-химических рецептов». Младший брат был обязан уплатить за чтение 27 коп., а также вернуть книгу «не покляпой, не рваной и вообще безо всякого повреждения». Поскольку отец не проявлял особенного интереса к фабричному производству, наставником братьев стал их дальний родственник, ивановский фабрикант средней руки Ефим Михайлович Бакулин. Дмитрий уже очень скоро стал самостоятельно работать на заварке и вел дело весьма удачно. Уже в 1868 г. на фабрике было выработано 21190 кусков ситца, а в 1874 г. – 27500 кусков. В этом году на заварке появляется паровой котел низкого давления. При этом число рабочих резко снизилось – к 1874 г. на предприятии Бурылиных трудилось всего 18 чел.

Переломным моментом в фабричном деле Бурылиных стали следующие два года. Еще в 1874 г. Николай весьма удачно женится – на Надежде Харлампиевне Куваевой, наследнице внушительного текстильного дела в Иваново-Вознесенске. С этого момента начался взлет этого предприятия в число крупнейших в городе. Если в 1874 г. объем производства куваевской фабрики, которую возглавил Н.Г. Бурылин, составлял 278 тыс. руб., то к 1890 г. возрос в 16 раз – до 4447 тыс. руб. А его младший брат получил с одной стороны, свободу в управлении отцовским предприятием, а другой – возможность кредитоваться у влиятельного родственника. В следующем году умирает мать молодых фабрикантов – Мария Семеновна Бурылина, она скончалась 11 мая 1875 г. После смерти жены Геннадий Диодорович окончательно отходит от фабричных дел. Сам он скончался еще через четыре года, 1 июня 1879 г. В 1876 г. Д.Г. Бурылин уже самостоятельно вступает во 2-ю гильдию купеческого сословия Иваново-Вознесенска. В марте того же года он получает разрешение заменить деревянную заварку каменной. К июлю 1879 г. рядом с заваркой вырастает двухэтажный каменный корпус ситцепечатной фабрики. В июне того же года Дмитрий Геннадьевич за 5000 руб. выкупает у города участок земли от своей заварки до ул. Александровской и начинает строительство нового корпуса и помещения для передвижного парового двигателя – локомобиля. К апрелю 1882 г. на этой фабрике трудилось 50 чел., она вырабатывала 50 тыс. кусков миткаля на 75 тыс. руб.

Старый фабричный корпус, находившийся на месте нынешнего Музея, с мая 1877 г. переделывается братьями под квартиры для рабочих Куваевской мануфактуры. Сюда переезжает городская почтовая контора, а в деревянный флигель при здании – Иваново-Вознесенская публичная библиотека (с марта 1882 г.). Таким образом, фабричное производство Бурылина полностью перестраивается и встает на новые технические рельсы. А вскоре набивное дело дополняется ткацким производством. В феврале 1882 г. Дмитрий Геннадьевич приобретает с торгов красильную и аппретурную фабрику разорившегося иваново-вознесенского фабриканта И.И. Шавина, располагавшуюся в самом центре города – на ручье Кокуй, по Приказному переулку. Фабрика эта по оборотам сильно уступала предприятию самого Бурылина, поскольку была слабо оснащена технически – на ней вырабатывалось всего 20 тыс. кусков ткани на сумму в 30 тыс. руб., но при этом трудилось сразу 45 чел. Фабричное оборудование было настолько невысокого качества, что закончилось все печально – 11 июня 1883 г. от взрыва котла на этой фабрике случился страшный пожар. Не обошлось и без человеческих жертв, в результате чего Дмитрий Геннадьевич даже попал под суд. Сильно поврежденная шавинская фабрика переделывается под ткацкую в конце 1886 г. Для ткацкого отделения на ней был выстроен двухэтажный корпус, в 1887 г. установлен безопасный паровой котел системы Бельвиля. К 1890 г. на этой фабрике было установлено уже 200 ткацких станков. Но в 1893 г. она вновь сгорает, после чего Дмитрий Геннадьевич решает все производство сосредоточить на левом берегу Уводи. Здесь его фабрика постоянно расширяется – в 1894 г. сооружается двухэтажный каменный корпус для паровой машины, на ситценабивной корпус «накладывается» еще один этаж. Затем строится ткацкий корпус и помещение для отбелки хлопчатобумажных концов с казенных пороховых заводов.

Здесь нужно отдать должное практической сметке Дмитрия Геннадьевича. Для производства бездымного пороха российским заводам требовались обезжиренные хлопковые концы, но подобное сырье производилось только в Англии. Бурылин не поленился посетить Туманный Альбион и привезти в Россию манчестерских мастеров, с помощью которых были освоены основные секреты этого производства. Он явился к всемогущему министру финансов С.Ю. Витте с предложением о строительстве хлопкоочистительной фабрики в Иваново-Вознесенске. В 1895 г. на фабрике организуется отбельное производство, а с 1896 г. Бурылин уже поставляет сырье для казенных и частных пороховых заводов. В своем прошении на получение звания потомственного почетного гражданина в марте 1901 г. Дмитрий Геннадьевич с гордостью отмечал, что в течение последних 25 лет «постоянно и неуклонно стремился к развитию» хлопчатобумажной промышленности, ввиду чего ввел на своих предприятиях «самые новейшие способы производства», освободившись от технологической зависимости от европейцев. Кроме того, он «без всякого пособия от казны» организовал выделку обезжиренных хлопчатобумажных концов. Здесь его предприятие являлось безусловным лидером в стране (в год этой продукции производилось до 60 тыс. пудов). «Причем означенные концы нисколько не хуже таковых же английских» – с гордостью заявлял он. Кроме того, Дмитрий Геннадьевич не стеснялся рекламировать свою продукцию: с 1882 по 1897 г. бурылинские ситцы получили медали и дипломы на десяти различных выставочных форумах – в Москве, Нижнем Новгороде, Екатеринбурге, Чикаго, Нью-Орлеане, Париже и Мальвиле.

Блестящая идея с введением очистки пороховых концов фактически спасла Бурылина – ведь на реорганизацию производства в 1895 г. были получены немалые кредиты. Согласно описи прядильно-ткацкой и красильной фабрики Д.Г. Бурылина в г. Иваново-Вознесенске от 24 июня 1893 г., строения и машины на ней были оценены в 224,3 тыс. руб. Число рабочих предприятия колебалось от 400 до 500 чел. К августу 1898 г. стоимость ее строений и инвентаря достигла уже в 273,6 тыс. руб. При этом бедствия продолжали преследовать Дмитрия Геннадьевича. 25 августа 1898 г. случился очередной пожар – на сей раз на самом опасном отделении фабрики (ведь очистка хлопковых концов производилась с помощью бензина). Причем управляющий фабрикой В.В. Шифнер во избежание взрыва не «допускал тушить возникший пожар до тех пор, пока бензин не был спущен в герметически зарытый бак». Эти обстоятельства вызвали вполне оправданное опасение у соседей Д.Г. Бурылина – фабрикантов П.Н. Дербенева и К.И. Маракушева. В своем заявлении городскому полицмейстеру они отмечали, что «такое опасное производство должно бы находиться вдали от населенных мест». Не успел Бурылин выправить свидетельство о разрешении ремонта сгоревшей части фабричного корпуса, как 10 октября 1898 г. случился новый пожар. На сей раз воспламенился бензин, спущенный по халатности рабочего в сточную канаву вместе с горячей водой. Серьезные ожоги получили два человека – М.И. Гришунин и Ф.Н. Грязнов.

Еще один пожар на предприятии случился 12 марта 1906 г., после чего на месяц прекратила работу ткацкая фабрика. По акту осмотра фабрики 27 марта 1906 г. было найдено неудовлетворительным и состояние отбельной фабрики – отмечалось плохое состояние полов, недостаток света и вентиляции, теснота помещения. Но ни недовольство фабрикантов-соседей, ни отдельные технические недостатки не могли помешать работе предприятия, продукция которого была жизненно необходима для военной промышленности. К 1901 г. стоимость фабричных зданий и машин бурылинской фабрики достигла уже 511,8 тыс. руб., а работало на ней 1064 чел. Таким образом, начиная с перестройки предприятия в 1895 г. фабрика выросла более чем вдвое. Общий объем производства на ней в 1902 г. составлял 1241 тыс. руб., из которых 747,5 тыс. руб. составляли военные поставки – заводу военно-врачебных заготовлений, морскому порту, обществу по выделке пороха и Главному артиллерийскому управлению. В июне 1906 г. было пущено в ход еще одно бензинное отделение отбельной фабрики. В этом году предполагались контракты для поставки продукции фабрики военному ведомству: в размере 130 тыс. руб. на изделия прядильно-ткацкого отделения и в размере 1257,5 тыс. руб. – на обезжиренные пороховые концы. Таким образом, львиную долю оборота бурылинской фабрики обеспечивала поставка хлопчатобумажных концов на пороховые заводы. Для получения казенных контрактов требовались хорошие знакомства в военном ведомстве. И здесь Дмитрий Геннадьевич вновь ярко проявил недюжинную деловую хватку вкупе с огромным личным обаянием – ему удалось свести знакомство со знаменитым героем русско-турецкой войны 1877-1878 гг., генералом Н.Г. Столетовым. На тот момент Столетов являлся членом Военного совета, и голос его при распределении военных заказов значил весьма много. В марте 1905 г. он писал Бурылину: «Для будущего года Вам дадут заказ вдвое больше настоящего. Это мне обещано. Только нынешний год не запаздывайте с доставкой к назначенному сроку».

Благодаря баснословным прибылям от казенных поставок производство Дмитрия Геннадьевича росло, как на дрожжах. В мае 1906 г. Бурылин получает в аренду небольшую красильную фабрику Натальи Никоновны Новиковой с восемью печатными машинами, располагавшуюся на ул. Ильинской (ныне – Багаева). А 1 июля 1908 г. в доме фабриканта состоялось совещание, участие в котором, кроме него самого, приняли его сын – Иван Дмитриевич, зять Алексей Кузьмич Семенов и шурин – Алексей Степанович Романов. У последнего имелись обширные земли в Шуйском уезде, оставшиеся после смерти в октябре 1885 г. его отца. На этих землях близ д. Перевеснова Сергеевской волости и было принято решение основать новое предприятие – Шуйско-Егорьевскую мануфактуру для выработки хлопчатобумажных тканей. Дмитрий Геннадьевич вкладывал в строительство 20 тыс. руб., его сын и шурин – по 10 тыс. руб., а зять – 5 тыс. руб. Дело строительства фабрики и управления ею было поручено хозяину имения – А.С. Романову.

А 24 марта 1909 г. император Николай II в Царском Селе утвердил Устав Товарищества мануфактур Д.Г. Бурылина. Новая фирма учреждалась с целью «продолжения и развития действия» бурылинской фабрики, «а равно для торговли издателями этой мануфактуры» и выполнения казенных и частных подрядов. Ее основной капитал составил 750 тыс. руб., разделенных на 750 тысячерублевых паев. На первом собрании пайщиков 30 мая того же года Бурылин передал Товариществу всю фабрику с инвентарем. Общая стоимость строений и машин составила 757 тыс. руб. В уплату за фабрику Дмитрий Геннадьевич получал 700 паев, а «лишние» 57 тыс. руб. оставались в долгу за Товариществом. Остальные 50 паев были разделены между ближайшими родственниками Бурылина – по 10 паев получили его жена и брат, 9 – зять А.К. Семенов, 8 – сын Иван, 5 – приемный сын П.С. Федотов, 3 – еще один зять, И.М. Жаворонков, по 2 – дочери Елена и Александра и 1 – дочь Елизавета. Директорами Правления были назначены Д.Г. и И.Д. Бурылины, а также А.К. Семенов. При этом вознаграждение из членов Правления полагалось только самому Бурылину, Семенову и Федотову. Дмитрий Геннадьевич получал 10 тыс. руб., его партнеры – по 1 тыс. руб., а остальные участники Товарищества от денег отказались.

Сам Дмитрий Геннадьевич, связанный многочисленными общественными обязанностями, осуществлял только общее руководство Товариществом, в чем ему активно помогал зять А.К. Семенов. Непосредственно предприятиями руководили другие люди. П.С. Федотов вел торговое дело в московской конторе Товарищества (она располагалась на Шереметьевском подворье по адресу: ул. Никольская, 10). В январе 1915 г. на этом месте его сменил другой бурылинский зять – кандидат коммерческих наук Лев Германович Пебалк. Столярной и механической мастерскими при фабриках руководили Сергей Осипович Костин и Николай Маркелович Беляков. Новиковской фабрикой управлял Сергей Иванович Хлебников (позднее его сменил Иван Афанасьевич Бардов), ткацким делом руководили Альберт Эдурадович Юргенсон и Прокопий Васильевич Кривцов-Корзинин, отбельным отделением для обезжиривания концов – Степан Петрович Петров, а главным колористом фабрик был инженер-химик Владимир Александрович Де-ла-Кроа. Все эти лица имели внушительные оклады – от 1000 руб. (Хлебников) до 5000 руб. (Петров). Столь значительная оплата трудов заведующего отбельным отделением отражала его особый статус – именно обезжиривание хлопчатобумажных концов приносило Товариществу львиную долю прибыли.

В 1912 г. в управление бурылинского Товарищества поступили еще две фабрики. 24 мая в Москве была зарегистрирован купчая на фабрику Новиковой, арендуемую еще с 1906 г. Общая сумма сделки составила 320 тыс. руб., причем Товарищество заплатило лишь 130 тыс. руб., а остальные – лично Д.Г. Бурылин. А 10 июня 1912 г. был утвержден Устав Товарищества Шуйско-Егорьевской с основным капиталом в 200 тыс. руб. Постановлением общего собрания пайщиков 23 августа 1912 г. фабрика и все торговое дело этой фирмы перешли к Товариществу мануфактур Д.Г. Бурылина. Таким образом, основной капитал бурылинской фирмы увеличился вдвое – до 1,5 млн руб. Стоимость имущества фирмы к этому времени составляла 1,4 млн руб. Росли и прибыли – если в первый год деятельности они достигли лишь 163 тыс. руб., то через два года – уже 214 тыс. руб. В число директоров, наряду с Бурылиным, его сыном и зятем, вошел и строитель Егорьевской фабрики А.С. Романов.

Словом, к началу Первой Мировой войны Д.Г. Бурылин являлся одним из самых уважаемых людей в российской текстильной промышленности. Недаром на особое совещание по вопросу о хлопчатобумажной промышленности Центрального района в августе 1914 г. были приглашены сразу два директора Товарищества – сам Дмитрий Геннадьевич и его сын Иван. Всего в этом форуме приняли участие 34 предпринимателя, представлявшие крупнейшие фабрики региона. На нем было установлено, что торговые фирмы, пользуясь закрытием прибалтийских портов, стремятся взвинтить цены на хлопок нового урожая. Но поскольку хлопчатобумажной промышленности в ближайшее время серьезный недостаток сырья не грозил, было решено до осени воздержаться от покупок среднеазиатского хлопка.

                              III раздел

«Неутомимый общественный деятель»

(Благотворительная и общественная деятельность Д.Г. Бурылина)

На поприще общественной деятельности Дмитрий Геннадьевич проявил себя едва ли не более ярко, чем на ниве промышленности. В его биографии, составленной для юбилейного издания в 1913 г., справедливо отмечалось, что своему городу «он известен и как неутомимый общественный деятель». В лице Бурылина Иваново-Вознесенск имел «энергичного защитника своих интересов на всех поприщах общественной деятельности, смелого инициатора и новатора». Автор не жалел славословий в адрес фабриканта, замечая, что «всякое полезное предприятие города встречает его сочувствие и поддержку». И хотя подобные дифирамбы в адрес Бурылина представляются несколько преувеличенными, общая оценка его деятельности в этом документе вполне справедлива.

28 лет Дмитрий Геннадьевич был гласным городской Думы и в качестве такового – уездного земства. Впервые в число гласных Бурылин был избран в январе 1885 г. и в дальнейшем переизбирался на эту должность шесть раз, занимая ее вплоть до 1913 г. В связи с загруженностью фабричными и музейными делами, а также другими общественными заботами, он был не особенно активен на заседаниях. Зато если на городское мероприятие требовались деньги, кошелек Бурылина был всегда открыт – он никогда не уклонялся от пожертвований и зачастую вносил наиболее значительные суммы. Причем такая отзывчивость относилась не только к городу. Помощи у Бурылина регулярно просили благотворительные учреждения всей губернии и зачастую получали ее – деньгами или материалом. В частности, в марте 1912 г. Дмитрий Геннадьевич направил Владимирскому училищу слепых детей 119 арш. ситца. Когда же самому фабриканту нужно было получить причитавшиеся ему деньги, Бурылин проявлял выдающуюся скромность. В деревянном флигеле при его доме на ул. Александровской с марта 1882 г. размещалась городская публичная библиотека. Арендная плата с нее составляла 150 руб. в год. Но выплачивать ее фабриканту никто не хотел, библиотечный комитет полагал, что это является делом городских властей, а управа, в свою очередь, перекладывала финансовые обязанности на библиотеку. По этому поводу возникла крайне неприятная полемика между городским головой – знаменитым Я.П. Гарелиным и главой библиотечного комитета – инженером С.Д. Смирновым. Вопрос был решен лишь через четыре года – в письме от 4 февраля 1886 г. Бурылин мягко напоминал Гарелину: «Мне крайне неприятно беспокоить Вас, но согласитесь, что и получить деньги следует». В результате на заседании Думы 12 марта 1886 г. половину долга в 600 руб. принял на себя брат Бурылина – Николай Геннадьевич, а вторую все же взял на себя город.

Одной из немногих общественных инициатив во время работы Бурылина в Думе стало ходатайство о запрещении сноса деревянных построек на маломерных участках в городе. В мае 1891 г. Дмитрию Геннадьевичу пришлось непосредственно столкнуться с реализацией одного из недавних думских постановлений – о сносе деревянных строений на маломерных земельных участках, поскольку они были признаны пожароопасными. Бурылин увидел, как «силою полиции разламывали дом у здешнего коренного обывателя, устроенный им около двух лет назад». Узнав от полицмейстера, что случай этот не единичный, Бурылин счел своим долгом обратиться к коллегам. Он отмечал, что при всей правильности общей идеи закона о маломерных участках «нельзя не отнестись без участия к несчастным» владельцам подобных участков (до 7,5 кв. саж.), которые обречены были стать «жертвой благоустройства города». Бурылин предлагал два направления решения проблемы. С одной стороны, можно было оставить в покое постройки, крытые не тесом, а железом, поскольку они не имели повышенной пожарной опасности. А с другой требовалось отводить лишавшимся маломерных участков ивановцам городскую землю безвозмездно на свободных местах, предоставляя до двух лет для перенесения их домов на новые земли.

Как одному из крупнейших городских фабрикантов, Бурылину приходилось быть членом многочисленных думских комиссий, предполагавших внушительные финансовые операции. В частности, после завершения выкупной операции ивановских крестьян с гр. Д.Н. Шереметевым в июле 1867 г., за помещиком осталась базарная площадь села – сердце ивановской торговли с миллионными оборотами. Ежегодно городская казна лишалась внушительной суммы, уплачиваемой купцами за аренду торговых помещений. Попытки властей организовать альтернативные торговые площадки в городе провалились. Но граф С.Д. Шереметев все же пошел на компромисс – в мае 1886 г. его управляющий В.А. Ильин предложил Думе выкупить городскую площадь с торговыми лавками на ней. Немедленно была создана специальная комиссия для обсуждения этого вопроса. В нее вошли А.И. Дилигенский, Е.В. Меншиков, А.М. Гандурин, Д.Г. Бурылин и К.В. Напалков. Все эти лица имели опыт обращения с крупными финансовыми суммами и могли оценить риски грандиозной сделки. В ходе обсуждения, прежде всего, были собраны сведения о доходности принадлежащих графу имений. Комиссия установила, что чистый годовой доход с шереметевских имуществ составит от 20 до 22 тыс. руб. У города на счету при этом имелось не более 70 тыс. руб., поэтому пришлось обратиться к фабрикантам с просьбой о денежной помощи в покупке имения. По подписке (в которой принял участие и Дмитрий Геннадьевич) в течение года было собрано еще 71150 руб. Имея на руках 140 тыс. руб., комиссия приступила к переговорам с графом. Наконец, соглашение было достигнуто – 140 тыс. помещик получал сразу, а еще 160 тыс. выплачивались городом в течение 10 лет. Купчая была зарегистрирована 17 июня 1888 г., причем деньги на ее совершение (14 тыс. руб.) занял Николай Геннадьевич Бурылин.

В начале XX в. стало очевидно, что имевшиеся в Иваново-Вознесенске больничные учреждения не могут справиться увеличивающимся потоком пациентов – ведь население города росло, как на дрожжах (с 1897 до 1914 г. число жителей увеличилось втрое – до 168,5 тыс. чел.). Необходимо было строительство многофункциональных медицинских центров, но средств на эти цели в городском бюджете просто не было. На помощь пришли фабриканты Н.Г. Бурылин с женой Надеждой Харлампиевной. Они просили разрешить им возведение больницы с наименованием в честь родителей последней – Харлампия Ивановича и Екатерины Осиповны Куваевых. Больница на 80 коек должна была стать крупнейшим медицинским центром города. На ее строительство было выделено 300 тыс. руб., такая же сумма составила неприкосновенный капитал, проценты с которого предназначались на обеспечение заведения. Городская Дума приняла решение о строительстве больницы 16 августа 1907 г., а уже 7 сентября Д.Г. Бурылин получил уведомление об избрании в состав комиссии по разработке ее проекта. Вместе с ним, в эту комиссию вошли основатель больницы – Николай Геннадьевич Бурылин, а также врач К.И. Дементьев, С.Н. Полушин, А.М. Алякринский, М.В. Шумарин и В.В. Попов. Куваевская больница была открыта 17 апреля 1910 г. Избрание в комиссию во многом было обусловлено тем, что Бурылин понимал толк в больничном деле. С февраля 1883 г. он занимал должность эконома в городской больнице мастеровых и рабочих, с мая 1886 г. стал кандидатом в ее директора, а после смерти К.И. Маракушева в мае 1905 г. стал директором этого учреждения. Позднее Дмитрий Геннадьевич принимал участие и в управлении больницей Куваевых – с 21 июля 1915 г. он был назначен там товарищем попечителя.

Вторым медицинским проектом, в реализации которого принял участие основатель Музея, было строительство больницы им. И.В. Небурчилова. Иван Васильевич скончался 27 апреля 1910 г., оставив громадные средства (около 1 млн руб.) на устройство лечебных учреждений в городе. Душеприказчиками он назначил ивановских «ситцевых королей» – братьев Н.Г. и Д.Г. Бурылиных, А.И. Гарелина, С.Н. Полушина и Н.Н. Зубкова. Они приняли решение о выделении большей части небурчиловских капиталов на организацию инфекционной и детской больницы. Строительство больничного комплекса, после долгих согласований его проекта, началось лишь в апреле 1913 г., а уже в сентябре 1914 г. в недостроенных больничных корпусах разместились воинские части. В результате открытие этой больницы состоялось лишь в 1929 г. А вот другие проекты душеприказчиков оказались успешнее – было сооружено здание богадельни, расширен городской родильный приют, а также учреждены стипендии для учащихся средних учебных заведений города. Причиной избрания в подобные комиссии был огромный коммерческий опыт Дмитрия Геннадьевича, а также его безупречная репутация. В связи с этим в июне 1909 г. его кандидатура была предложена Министерству финансов на пост члена учетно-ссудного комитета Иваново-Вознесенского отделения государственного банка. При этом фабрикант получил следующую аттестацию: «Человек весьма предприимчивый и дельный. В общественной среде пользуется безупречной репутацией». Бурылин и сам кредитовался в этом отделении, но ввиду избытка денежных средств, кредитом пользовался «весьма умеренно». На эту должность он вступил в конце августа 1909 г. и прослужил на ней вплоть до 1917 г.

Главной страстью Д.Г. Бурылина в качестве общественного деятеля было покровительство образовательным учреждениям. Причем он явно отдавал приоритет учреждениям начального образования. Конечно, как и вся городская верхушка, он входил в попечительские советы элитных учебных заведений – реального училища (член комиссии по постройке с октября 1883 г., член попечительства с ноября 1884 г.), женской гимназии (член попечительства с октября 1915 г.), а также технических школ – школы колористов (член комиссии по устройству с октября 1896 г., член-соревнователь с октября 1898 г.), рисовальной школы (попечитель с 1896 г., член хозяйственного комитета с мая 1896 г., почетный смотритель с 1910 г.) и механико-технического училища (почетный попечитель с декабря 1912 г.). В связи с этим ему приходилось много времени уделять обсуждению вопросов хозяйственного обеспечения средних и технических учебных заведений города. Например, в марте 1905 г. он принимал участие в заседании попечительства школы колористов, на котором обсуждался вопрос отделения этой школы от городского реального училища.

Но гораздо большее внимание Д.Г. Бурылина привлекали детские начальные училища. Уже в 27 лет, с 1879 г. он стал попечителем начальной земской школы в Иваново-Вознесенске. Эта общественная должность стала для него первой, и как нам представляется, наиболее дорогой. Подводя итоги своей деятельности на ниве народного образования в 1913 г., Бурылин отмечал, что выстроил шесть начальных учебных заведений, в одном из которых состоял попечителем уже 35 лет. По вопросам организации начальных школ главным консультантом Бурылина выступал врач Иван Степанович Шмидт, шуйский уездный предводитель дворянства. В письме от 6 марта 1884 г. он рекомендовал Дмитрию Геннадьевичу для исполнения плотничных и столярных работ нанять «знающего плотника и весьма толкового человека» Я.Я. Кокушкина, а для общего наблюдения за строительством – служащего фабрики И.Я. Долгова. «От души желаю Вам выстроить такое здание, чтобы будущие потомки с гордостью указывали на него» – писал он. В другом письме он обязывался в начале июля 1886 г. вместе с председателем уездной земской управы Д.К. Бальмонтом приехать для осмотра помещения в доме Бурылина, которое последний был готов предоставить для мужского начального училища. Успехи Бурылина в деле народного образования были отмечены правительством – 18 июня 1894 г. он получил золотую медаль для ношения на Станиславской ленте как попечитель Иваново-Вознесенского земского мужского училища. Это была первая личная награда Бурылина.

В декабре 1905 г. Дмитрий Геннадьевич получает разрешение от Владимирского епархиального училищного совета разрешение на открытие церковно-приходской школы при кладбищенской Успенской церкви. Бурылин назначался ее попечителем и обязывался на свои личные деньги содержать учителя и снабжать учащихся книгами. Заведующим школой стал священник Вознесенской церкви И.П. Сокольский. Сам он выражал желание, чтобы школа эта носила наименование в память манифеста 17 октября 1905 г., но губернский орган не мог решить такой вопрос – он был переадресован в высшие инстанции. А в октябре 1914 г. крестьяне д. Афанасова на общем сходе избрали Дмитрия Геннадьевича попечителем местной церковно-приходской школы. В течение следующего года Дмитрий Геннадьевич истратил на обеспечение образовательных учреждений 3381 руб. В числе получателей его денег были техническое училище, рисовальная школа, женская профессиональная школа, Успенская и Афанасовская церковно-приходские школы, а также земское училище в Хуторове. «Революционный» 1917 г. оказался ознаменован новыми тратами Дмитрия Геннадьевича на образовательные учреждения, создававшиеся в честь «преображения России». Уже 7 марта 1917 г. он выразил желание «в ознаменование великих событий свободы» пожертвовать 100 тыс. руб. на устройство народного Дворца науки и развлечения в Иваново-Вознесенске. А на заседании Думы 22 октября 1917 г., посвященном памяти «октябрьских дней 1905 года» в Иваново-Вознесенске, он предложил передать городу здание и все имущество Успенской школы для «детского училища в память жертв Революции 1905 года». Содержание его (1000 руб. в год) он принимал на собственный счет.

Но главными благотворительными свершениями Д.Г. Бурылина был перенос деревянной Успенской церкви со старого кладбища (ул. Смирнова, 76) на новое (ул. Фрунзе, 7), а также устройство бульвара на Александровской ул. (ныне – пр. Ленина). Прошение Бурылина о перенесении старейшей в городе деревянной церкви на новое посадское кладбище поступило в городскую Думу 6 февраля 1904 г. Бурылин уверял, что получит на это разрешение владыки, а также заручился поддержкой священника этой церкви и ее старосты купца Н.Т. Щапова. Узнав об этом, прихожане Вознесенской церкви ходатайствовали о перенесении этой церкви на свое кладбище. «Воля благодетеля, конечно, не может быть насилуема, но она может быть руководима и направлена к достижению наиболее насущных нужд населения», – писали они. Им хотелось, чтобы кладбище оказалось «под сению» древнейшего храма в Иваново-Вознесенске. В конце февраля городской голова П.Н. Деребенев предлагал Бурылину собраться в его доме вместе с вознесенскими священниками для обсуждения места перенесения Успенской церкви. Совещание состоялось 1 марта 1904 г. и общими усилиями было принято решение о перенесении церкви на новое кладбище, где она могла бы удовлетворить «кладбищенские нужды наибольшего количества посадских населенцев». Решающим стало мнение городского головы, который отмечал, что при Вознесенском кладбище просто нет свободной земли для установки церкви. Церковь была торжественно перенесена и освящена 14 августа 1904 г. Бурылин принял на свой счет не только перенесение церкви, но и ее полную реставрацию, обеспечение утварью, а также строительство новой колокольни при ней – разрешение на это он получил в августе 1905 г. При этом согласно указу Синода от 6 февраля 1908 г., стенная роспись в Успенской церкви должна была производиться «не итальянским письмом, а строгановским или старомосковским, не позднее XVIII века».

Наконец, Дмитрий Геннадьевич вместе с братом Николаем в октябре 1909 г. просили городские власти разрешить им устройство двух бульваров против принадлежащих им владений по обеим сторонам Александровской ул. (от Ивановской до Куваевского пер. с одной и от Ивановской до Кокушкинского пер. с другой). Центральную часть улицы для проезда экипажей требовалось расширить за счет городской управы, а устройство самих бульваров – на свой счет принимали просители. Окончательные проект бульвара с двумя тротуарами был утвержден в апреле 1910 г., а в мае 1911 г. они были приняты в пользование городскими властями. Для бульвара из далекой Риги в Иваново-Вознсеенск были доставлены саженцы липы (224 шт.) и кусты боярышника (1000 шт.), которые высадили по обеим сторонам дороги. Для их ограждения были установлены металлические решетки. Летом на бульваре устраивались воскресные гулянья, для чего Бурылин даже «выписывал» из Ярославля духовой военный оркестр. А в апреле 1914 г. братья Бурылины пожертвовали городу участок земли в 500 кв. саж., доставшийся им еще от деда Диодора Андреевича в конце Мельничной ул. местечка Хуторово. На этом участке Свято-Ольгинское общество трезвости должно было устроить дом трезвости имени их деда, Диодора Бурылина. В случае прекращения деятельности общества, управа должна была назначить землю «исключительно для просветительных и благотворительных учреждений». К сожалению, это пожертвование так и не было использовано…

IV раздел

«Музей – это моя душа…»

(Создание уникальной коллекции и образование Музея промышленности и искусства)

Страсть к собирательству «древностей и редкостей» передалась Дмитрию Геннадьевичу от деда Диодора. Большую часть жизни, будучи старообрядцем, Диодор Андреевич собирал дониконовские книги церковной печати, старинные рукописи и древние иконы, значительную часть которых пожертвовал в Благовещенскую церковь. Оставшаяся часть долгое время хранилась в моленной бурылинского дома, а в 1914 г. была отдана Дмитрием Геннадьевичем в перенесенную и отреставрированную им Успенскую церковь. Заметив любовь внука к чтению, бабушка Евдокия Михайловна передала шкаф с дедовскими книгами 12-летнему Дмитрию еще в 1864 г. А отец, Геннадий Диодорович, увлекался другими вещами – он собирал древние монеты и масонские книги. Трудно сказать, откуда у заурядного ивановского фабриканта средней руки проявилась такая страсть к необычным вещам. Скорее всего, Геннадию хотелось прикоснуться к миру «посвященных», доступному лишь столичной аристократии. Так или иначе, страсть к коллекционированию Дмитрий унаследовал именно от отца – с ранних лет бывая с ним на ярмарках (прежде всего, на Ростовской), он тратил деньги, выделенные ему на лакомства, для приобретения старинных монет у местных менял. Всего в коллекции его отца Геннадия было до 700 монет. Хранились они в особой шкатулке, содержимое которой в 1880 г. разделили поровну братья Геннадьевичи.

С возрастом, а главное – улучшением финансового положения Бурылина – страсть к собирательству все более захватывала его. Первой «самостоятельной» любовью Дмитрия Геннадьевича стала коллекция тканей. Впервые отправившись за границу в 1887 г., он был поражен, посетив эльзасский город Мюлуз – знаменитый центр текстильной промышленности. Настоящим украшением небольшого городка оказался музей ткани, открытый всего за четыре года до того на основе музея промышленного дизайна. Бурылин впервые увидел не хаотическое нагромождение экспонатов, а «систематическое собрание образцов, с указанием времени производства и даты основания фирмы». С помощью этого собрания, как на ладони, раскрывалась история европейской текстильной промышленности. Очевидно, именно в этот момент у Бурылина возникает идея сформировать аналогичное собрание на родном ивановском материале. Помог ему в этом один из старожилов, набойщик Е.В. Кашинцев. Богатое текстильное собрание стало настоящей «визитной карточкой» Бурылина, презентовавшего с его помощью свою родину – известный всей стране «Русский Манчестер». В июле 1896 г. на знаменитой Нижегородской промышленно-художественной выставке на бурылинские витрины с образцами старинных ивановских набоек (две витрины с 200 образцами) обратил внимание сам Николай II. Представленные Бурылиным ткани «наглядно показывали процесс развития ивановского ситценабивного дела» – от грубых работ к более тонким, от безымянных манерных набоек к «штофным материям» с клеймами местных фирм. Бурылин был представлен императорской чете министром финансов С.Ю. Витте, рассказал о развитии ивановской промышленности и подарил царю фотоснимки образцов выставленных набоек в серебряной папке. На той же выставке в Азиатском отделе была представлена коллекция восточных монет, а также бытовых предметов и оружия, также удостоившаяся монаршего внимания.

Нижегородская выставка была далеко не первой, в которой принял участие Дмитрий Геннадьевич. Он не стеснялся рекламировать свое собрание, а выставки были отличным средством для этого. Впервые его предметы появились на выставке в Историческом музее в Москве в 1887 г. Бурылин не просто привез экспонаты, но и сделал столичным коллегам целый ряд щедрых подарков – портрет царя Алексея Михайловича, собрание рукописей в 16 томах, а также полный костюм японского самурая. В 1891 г. на Среднеазиатской выставке в Москве в одном из залов Исторического музея Бурылиным была представлена коллекция восточных монет, удостоенная внимания самого царя – Александра III. С этой же выставки фабрикант приобрел большую часть знаменитого восточного собрания – древности Самарканда, Хивы и Бухары. Следующим его большим проектом стала всемирная Колумбийская выставка, проходившая в Чикаго с мая по октябрь 1893 г. Через океан из Иваново-Вознесенска было отправлено 6 ящиков монет, медалей и ассигнаций (9400 экспонатов весом в 156,5 кг). Были представлены монеты всех периодов и стран – от Греции до Средней Азии. Отправились в Чикаго и 9 футляров масонских орденов. В следующем году Д.Г. Бурылин принял участие в Палеографической выставке в Санкт-Петербурге, где поднес графу А.П. Игнатьеву грамоту Петра I одному из его предков – стольнику Артамону Ивановичу Игнатьеву. В 1899 г. на франко-русской художественно-промышленной выставке в Санкт-Петербурге вновь появились образцы ситцевых набивок и восточноазиатские древности из собрания Д.Г. Бурылина.

Как видим, на первых своих выставках Дмитрий Геннадьевич выставлял преимущественно нумизматическое собрание и богатую ситцевую коллекцию, а позднее – неизменно вызывавшие интерес азиатские древности. В дальнейшем, с пополнением собрания многочисленным бытовым материалом, он принял участие в целом ряде тематических выставок: «Детский мир» в Санкт-Петербурге в 1904 г. (старинные указки и чернильницы), выставка Общества охоты в Иваново-Вознесенске в 1908 г. (коллекция оружия), выставка женского рукоделия в Москве в 1908 г. (собрание старинных кружев), «Елизаветинское время» в Санкт-Петербурге в 1911 г. (предметы быта и книги), выставка в честь Л.Н. Толстого в Москве в 1911 г. (14 томом газетных вырезок и журнальных статей), выставка в честь юбилея Отечественной войны 1912 г. в Москве. Для этой выставки, которую должна была почтить своим вниманием монаршая чета, Дмитрий Геннадьевич специально собирал предметы быта, связанные с той знаменательной эпохой. В письме от 19 июня 1912 г. устроители выставки информировали его, что принимают предложенные гравюры, а также просили предоставить для выставки другие предметы эпохи Отечественной войны. В результате вещи из бурылинской коллекции попали почти во все залы Исторического музея, где размещалась эта выставка. Кроме бытовых предметов, была использована и знаменитая бурылинская коллекция масонских знаков. Император вновь осчастливил своим вниманием ивановского коллекционера, а его дочери (Ольга, Мария и Татьяна) получили от Бурылина специальный подарок – юбилейные платки 1812 г., выработанные на его фабрике.

Масштабные закупки предметов со всего мира, сформировавшие современное лицо коллекции Д.Г. Бурылина, начинаются уже на рубеже XIX-XX вв., когда его фабрика взлетает в число крупнейших предприятий Иваново-Вознесенска. В этот период предприниматель передает дело ответственным управляющим, а сам с головой окунается в музейное дело. Дмитрий Геннадьевич много путешествует по России и Европе, знакомится с коллекционерами и антикварами, оставляет им заказы на приобретение различных вещей и азартно торгуется об их стоимости. Он активно пополняет коллекцию масонских знаков, а также восточных предметов, неизменно вызывавших острый интерес у посетителей выставок. Например, комиссионер-антиквар Густав Субиз Бизье, разъезжавший по всему Западу империи – от Варшавы до Керчи – 26 июня 1899 г. обещал выслать Бурылину снимки иностранных монет и сообщить о возможности покупки «буддийских богов». В другом письме он предлагал Дмитрию Геннадьевичу приобрести масонские знаки, прикладывая свой рисунок с их изображением. Во время путешествий за границу Дмитрий Геннадьевич заводил своих агентов «на местах» – они по его поручению изыскивали и приобретали различные «древности и редкости». Так, римский торговец Антонио (Антон Павлович) Прато, 10 сентября 1910 г. на ломаном русском извещал Бурылина, что приобрел для него «гробницу и с подношку и буста Нерона» (гробницу с подножкой и бюст Нерона). За это он уплатил 1500 лир, а еще за 100 лир купил 4 пергаментных документа. Все это он отправлял коллекционеру наложенным платежом, извещая, что разыскал для него еще «брусок плафон» и «бусту Титуса» по общей цене в 1000 лир. Надо сказать, что работали эти агенты отнюдь не бесплатно, но редко оказывались довольны вознаграждением – тот же Прато в письме от 8 февраля 1911 г. напоминал, что он «человек бедный и семейный», так что ему необходимо «поддержать личные расходы» с помощью денег фабриканта.

В поиске подобных агентов Бурылину помогали заграничные путешествия. В частности, с тем же Прато Дмитрий Геннадьевич познакомился в 1910 г. во время поездки по Европе. В ходе этого путешествия он вел специальную книгу, в которой фиксировал все покупки для Музея. В этой книге фигурируют такие европейские города, как Вена, Мюнхен, Рим, Венеция, Флоренция, Неаполь, Париж, Берлин, Брюссель. Часть вещей приобреталась немедленно, часть – позднее, с помощью комиссионеров в тех городах, где они были примечены. Так, агентом Дмитрия Геннадьевича в Венеции стал проживавший в этом городе русский подданный М.Ф. Львов. В письме от 29 сентября 1910 г. он сообщал фабриканту, что отправил ему Библию (150 руб.) и яйцо (60 руб.). В ходе поисков местных «древностей» ему удалось отыскать «пергаментные манускрипты ΧV и XIV вв. – прелестные экземпляры» (речь идет о Библиях). Стоимость их была невелика – всего 300 франков. «Вы их видели – я советую купить их», – писал Львов. Дмитрий Геннадьевич умел располагать к себе людей, что очень помогало ему в поисках редкостей. В 1913 г. он вместе с женой Анной Александровной побывал в Египте, где их гидом и переводчиком стал проживавший в Каире студент Александр Левин. В письме фабриканту от 14 мая 1913 г. он признавался: «я в это короткое время Вашего бытия у нас так крепко к вам привязался, что страшно скучаю все время, и единственные воспоминания меня облегают». Он приобрел в Каирском музее «гробницу» с мумией, приглянувшейся Бурылину, и обещал выслать в Иваново-Вознесенск. Узнал он и цене древнего манускрипта, также заинтересовавшего коллекционера, однако она оказалась слишком велика – 12 тыс. франков. «Готов служить Вам, как родному отцу», – так заключал письмо россиянин, волею судьбы оказавшийся за тысячи километров от родного края. Вскоре Левин отправил в Иваново-Вознесенск и гробницу с мумией, и фотографию, на которой, по его словам «Вы вышли роскошно, а я и Анна Александровна нехорошо».

Бурылин активно выискивал для своего музея не только древности, но и уникальные произведения мастеров. Настоящей жемчужиной в его коллекции стали «феноменальные часы», приобретенные в мае 1911 г. в Столичном аукционном зале Санкт-Петербурга. Незаурядную историю этого предмета в своем письме рассказывал управляющий этим залом К. Сироткин. «Происхождение этих часов следующее – некто герцог Альба, человек в высшей степени честолюбивый, захотел непременно иметь какой-нибудь предмет, представляющий единственный экземпляр во всем мире. Такого предмета он никак не мог приобрести. В розысках за этим он случайно познакомился в Париже с одним знаменитым механиком, который узнав о его желании, предложил ему построить такие астрономические часы, которым подобного бы не было в мире. Герцог согласился и в результате получил часы, виденные Вами. Одна только работа механиков обошлась ему в 280 тыс. франков». По смерти герцога часы были завещаны Бернскому кантону, а тот продал их компании предпринимателей, которая возила их по всей Европе и показывала, как чудо искусства. Но эта компания разорилась, часы достались кредиторам, а от них поступили для продажи в аукционный зал в Санкт-Петербурге. Там они демонстрировались уже около двух лет за входную плату 1 руб. Покупателя на этот уникальный экспонат ввиду внушительной цены не находилось. За него просили 4 тыс. руб., но Бурылин сторговался за 3 тыс. руб. с тем, причем расходы на упаковку и доставку полностью ложились на его плечи.

Еще одной страстью Дмитрия Геннадьевича было приобретение цельных коллекций. Это стоило немалых денег, зато в результате фабрикант оказывался обладателем уникального собрания, в которое прежний хозяин вкладывал много труда. В ноябре 1913 г. Дмитрий Геннадьевич приобрел знаменитую коллекцию циркового артиста, клоуна и дрессировщика Анатолия Леонидовича Дурова. Также как и Бурылин, он собирал этнографические и археологические раритеты, имелась у него большое собрание картин и скульптур, замечательная коллекция чучел. Заполненная реликвиями усадьбы Дурова стала одной из самых больших достопримечательностей Воронежа и первым частным музеем города. Дуров и Бурылин были знакомы давно. Еще в письме от 7 февраля 1910 г. Дуров «лежа в постели после вкусного обеда в великолепном расположении духа» просил уступить ему один из дубликатов Бурылинского музея за небольшую цену, поскольку он, как артист, зарабатывает «деньги довольно-таки тяжелым трудом». В 1912 г. у знаменитого дрессировщика начались денежные затруднения. Собираясь уехать из России, он выставил на продажу знаменитый музей, но не частями, а целиком. Такая покупка была по карману лишь немногим. В декабре 1912 г. Дмитрий Геннадьевич получил от одного из доброхотов письмо, в котором сообщалось о продаже коллекции Дурова «по недорогой цене». Фабрикант немедленно связался с артистом. Дуров написал, что согласен продать свой музей за 10 тыс. руб. Деньги он просил внести сразу, поскольку испытывает в них большую нужду. Эта жизненная необходимость и послужила причиной поспешной продажи того, на что им было «потрачено столько времени и труда». При этом артист был рад, что музей попадет в руки ивановского коллекционера. В конце марта 1913 г. Дуров предложил даже продать Бурылину всю свою воронежскую усадьбу за 26 тыс. руб. (из которых 7 тыс. требовалось заплатить банку). Однако от этого предложения Дмитрий Геннадьевич отказался, ограничившись музейным собранием и картинной галереей, собранной знаменитым артистом. Аналогичным образом Бурылин в 1911 г. за 1 тыс. руб. приобрел собрание газет, журналов и брошюр, относящихся к истории Революции 1905-1907 гг. у известного историка и археолога, управляющего государственных имуществ Владимирской и Рязанской губерний, А.В. Селиванова.

Особое почитание фабрикант питал к известному писателю и общественному деятелю, графу Л.Н. Толстому. У Бурылина имелась внушительная коллекция газетных и журнальных вырезок о писателе на разных языках (более 5000), представленная на Толстовской выставке в 1911 г. Он непременно желал отвести в своем Музее отдельный зал для «толстовской» экспозиции. Центральным ее экспонатом должен был стать его портрет. Секретарь графа Н.Н. Гусев на вопрос Бурылина о портрете отвечал, что «для этого подойдет любой его портрет, которых довольно много, если же Вы хотели бы писать новый портрет, то Лев Николаевич занят и ему было бы затруднительно позировать для этого». Портрет все же был написан, и, поздравляя писателя с 80-летним юбилеем, Бурылин прилагал его фотоснимок. В этом письме от 25 августа 1908 г. он предлагал в ознаменование юбилея открыть бесплатную публичную народную читальню и поместить ее в своем доме. В ответ он получил пожелание успеха в этом «добром деле» от Л.Н. и С.А. Толстых. В апреле 1910 г. Бурылин отправил в Ясную Поляну «два куска материи для бедных крестьянских детей», за что также удостоился благодарности графа.

С накоплением коллекций Дмитрий Геннадьевич постепенно стал задумываться о строительстве для них особого здания. В подвале родового дома они уже помещались с трудом. Но самое главное – Бурылину хотелось познакомить жителей провинциального Иваново-Вознесенска с шедеврами мирового искусства, показать им весь мир – огромный и разнообразный, который он так хотел посмотреть сам. Первую выставку в родном городе он устроил в 1903 г. Она была развернута в шести залах здания женской профессиональной школы, работала с 9 по 20 апреля. Она должна была представить глазу провинциального обывателя европейское и азиатское искусство со времен Древней Греции и Рима до настоящего времени. Отдельная зала была посвящена собранию рукописей и старопечатных книг. Для ивановцев особое значение имела коллекция предметов и ткани по истории ситценабивного промысла. Репортер местной газеты отмечал, что она явилась «редким и поучительным зрелищем», а большинство ее экспонатов «имели прямой воспитательный характер». В восточном отделе выставки по экспозиции давали пояснения японцы и китайцы в своих национальных костюмах. Успех был колоссальный – за десять дней выставку посетили 1889 взрослых и 7255 учащихся. В апреле 1905 г. Дмитрий Геннадьевич развернул выставку уже в полуподвальном этаже своего дома. В одной из комнат была представлена «история ситценабивного дела в старинных образцах и портретах», две другие занимали коллекции медалей, монет, оружия, утвари и масонских знаков. Корреспондент ярославской газеты «Северный край» считал «небогатого» ивановского фабриканта Бурылина примером для других толстосумов, которые «сидя на своих миллионах, не только ничего не хотят сделать для своих сограждан, но еще смеются над своим товарищем, называя его музей блажью и пустой затеей». В 1912 г. с 27 марта по 3 апреля Бурылин развернул еще одну выставку в стенах женской профессиональной школы. На ней отдельно был представлен отдел памяти Л.Н. Толстого – вырезки из газет, бюсты, портреты, сочинения, и альбом фото из жизни Ясной Поляны. Кроме того, выделялись предметы эпохи Отечественной войны 1812 г., внушительная коллекция рукописных Библий, «восточные древности» из Индии, Японии и Китая, и конечно, масонские предметы. За неделю выставку посетили 3200 чел., причем два последних дня группы учащихся осматривали ее бесплатно. Заметим, что все эти выставки были исключительно благотворительным. В 1903 г. весь сбор с билетов (в будние дни – 20 коп., а в выходные – 1 руб.) – полностью поступил в пользу женской профессиональной школы и Шуйского детского приюта. В 1905 г. деньги от выставки пошли Иваново-Вознесенскому кружку Красного креста. А в 1912 г. сбор в 1428 руб. ушел местному отделению Лиги по борьбе с туберкулезом.

Но Дмитрий Геннадьевич уже не желал ограничиваться участием в выставках. Он давно присматривался к организации музейного дела в Европе и в России, вел переписку с его самыми известными организаторами. В 1908 г. он получил одобрение своих начинаний от одного из создателей Московского Исторического музея, кн. Н.С. Щербатова. В письме от 30 октября 1908 г. Бурылин благодарил Щербатова за «доброе отношение к полезному делу» и выражал надежду встретиться с ним, чтобы обсудить детали создания Музея в Иваново-Вознесенске. «Дело Вы поняли очень хорошо, оно близкое сердцу и нужно о нем очень подумать», – писал Бурылин. Коллекционер понимал, что необходимо научное описание предметов, которые были накоплены им за многие годы. Сам он этим заниматься не мог, отчасти за отсутствием времени, отчасти – по недостатку образования (Бурылин даже не знал иностранных языков). Описанием нумизматической коллекции в 1885-1887 гг. занимался А.И. Татаринов. Постоянным хранителем музея с 1892 г. стал Николай Иванович Тарабукин. Он много лет трудился над описанием книг, а также масонских рукописей XVIII-XIX вв. В 1904 г. на помощь Тарабукину для описания огромной библиотеки был приглашен студент Е.В. Самойлов. Масонским собранием Бурылина заинтересовалась один из лучших специалистов по этой теме, Т.О. Соколовская. В сентябре 1911 г. она писала Дмитрию Геннадьевичу, что подготовленный ею к печати «обширный очерк по истории масонства не будет полным, если в числе разобранных собраний – не будет Вашего». Тира Оттовна прибыла в Иваново-Вознесенск в ноябре 1911 г., а уже в следующем году вышел составленный ею «Каталог масонской коллекции Д.Г. Бурылина», представлявший собой, однако, лишь краткий обзор символических предметов русского отдела собрания. В июне 1912 г. для описания китайского и японского отдела Музея был приглашен известный путешественник, член Британского королевского Восточного общества, этнограф Н.Н. Колобашкин. А в последние годы, после гибели на фронте Тарабукина, главным помощником Бурылина в Музее был Е.К. Клементьев, который в этом качестве долгое время работал у А.Л. Дурова и был приглашен Бурылиным в Иваново-Вознесенск в 1913 г., после приобретения коллекции знаменитого артиста.

К 1911 г. идея строительства Музея захватывает Бурылина полностью. Он обращается к знаменитому А.А. Бахрушину, создателю частного литературно-театрального Музея в Москве. Бурылин интересовался официальной документацией, необходимой для организации музея. Алексей Александрович в декабре 1911 г. отвечал, что подарил свой музей Академии Наук, совместно с которой и выработано положение о его управлении. Но официально музей академии еще не передан, поэтому это положение пока не вступило в законную силу «и может быть пересмотрено». Официально музей был передан Академии Наук лишь в ноябре 1913 г. К этому времени уже полным ходом шла разработка Устава музея Бурылина. Он был издан в 1912 г. и именовался «Проектом правил и руководства для Музея промышленности и искусства». Музей основывался Дмитрием Геннадьевичем в память столетия с основания фабрики его дедом Д.А. Бурылиным. Главной его целью было оказание содействия местной промышленности «путем ознакомления» с историей ситценабивного дела. Для этого оборудовался читальный зал «пополняемый новейшей литературой по химическому и техническому образованию», а также справочное бюро для сбора информации по текстильному делу и снабжения справками всех интересующихся фабрикантов. Лишь затем Музей должен был «служить искусству, заботясь о сохранении и дополнении собрания памятников русской и иностранной художественной старины». Первоначально предполагалось устроить в здании зал для рисовальной школы А.Л. Штиглица (и местного отделения технического общества), читальный зал и библиотеку с картинной галереей, русский, западноевропейский и азиатский залы, нумизматический и археологический отделы, а также отдельный зал для лекций, собраний и устройства специальных выставок. В исправленном после трудных хождений по инстанциям Уставе 1914 г. появился отдельный зал для книгохранилища. Там располагались «книжные и картинные редкости» и находись «революционная» коллекция А.В. Селиванова, «закрытая для публики». Также в новом проекте среднеазиатские древности переносились в западноевропейский зал, а азиатский отдавался преимущественно для предметов культуры Китая, Японии и Сиама.

По первоначальному проекту, музей должен был «составлять собственность рода Бурылиных», фактически – принадлежать образуемому при нем Родовому союзу. В управлявший Музеем попечительный Совет входили представители Родового совета, хранитель и секретарь (с правами совещательного голоса), а также городской голова и двое гласных Думы. В случае прекращения рода и Союза Бурылиных и отказа города от управления Музеем, все собрания надлежало передать в московский Музей Александра III, а в освободившемся здании устроить среднее промышленное учебное заведение. Однако к 1914 г. стало ясно, что подобная организация управления Музеем просто не будет утверждена властями. В новом проекте Устава речь о Родовом союзе уже не шла. Управлять Музеем должен был Совет, состоящий из почетных членов и попечительства. Почетными членами были старшие представители рода по мужской линии – сам Дмитрий Геннадьевич, его брат Николай, сын Иван, а по достижении совершеннолетия – и остальные сыновья. В попечительство входили городской голова с двумя гласными, председатель местного отделения Императорского технического общества и директор центрального училища А.Л. Штиглица в Санкт-Петербурге. Непосредственное управление музеем осуществляли его хранители и хозяйственный комитет рисовальной школы. На их плечах лежало внешнее и внутреннее благоустройство, хранение коллекций, ведение книг и денежная отчетность. Всем вещам и коллекциям необходимо было составить подробные описи, в которые вносились и вновь поступающие предметы. Данные описей обобщались в систематическом каталоге. Предметы надлежало хранить в опечатанных шкафах и витринах. Средства Музея составлялись из арендной платы от рисовальной школы и отделения ИРТО, за пользование аудиториями частными лицами, а также платы за входные билеты и продажи каталогов. В случае недостатка можно было привлекать городские средства, а пункт о процентах с капитала Родового союза в новом Уставе был вычеркнут. Здание музея и весь его инвентарь считались городским имуществом. При Музее в назначенные дни и часы должны были находиться экскурсоводы – «особые лица для объяснения предметов и коллекций». Плата за вход назначалась городским управлением, но учащиеся и преподаватели допускались бесплатно.

К этому времени здание Музея было практически готово. Еще 19 июля 1912 г. Дмитрий Геннадьевич подал в городскую управу прошение о разрешении строительства здания музея и устройства тоннеля между ним и своими домом. В начале августа он получил соответствующую санкцию от городских властей. Единственным условием было то, что тоннель не должен мешать прокладке водопроводных, канализационных труб и электрических кабелей, а случае необходимости ликвидироваться за счет хозяина. Проект здания Музея был разработан известным архитектором П.А. Трубниковым. Торжественная закладка здания состоялась 26 августа 1912 г. Строительные работы не были окончены даже ко времени официального открытия Музея в декабре 1914 г. Дмитрий Геннадьевич хотел сделать настоящий храм промышленности и искусства, заказывал материалы и работы у лучших российских фирм. Только к концу 1913 г. на строительство Музея было истрачено 139,6 тыс. руб. – колоссальная по тем временам сумма (а ведь доходы бурылинских фабрик в связи с военным временем сильно сократились). В Уставе 1914 г. облик Музея определялся следующим образом – электрическое освещение, водяное отопление, кирпичные стены, плитчатые полы, цементовые своды и потолки, несгораемая лестница, железные рамы и двери, оконные решетки. Вход в вестибюль и читальный зал, как и наружная архитектура, должны были получить «соответствующие украшения». Центром здания должна была стать «аудитория для общего пользования» – просторная, двухэтажная, снабженная лучшей вентиляцией и стенными украшениями.

Первоначально открытие Музея планировалось (вместе с выпуском богато иллюстрированной и прославляющей род Бурылиных «Истории Иваново-Вознесенска») к юбилею столетия промышленной деятельности рода – в 1912 г. Но строительство затянулось, а Устав музея и Родового союза согласованы так и не были. В результате решение об открытии музея принимается уже в обстановке военного времени. С 17 октября 1914 г. он открывается для организованных посетителей. Но торжественное открытие требовало подготовки большой выставки. Этим занялся кружок любителей художеств, почетным председателем которого был Д.Г. Бурылин. В разработке концепции выставки приняли участие П.А. Трубников, Л.В. Самыгин и С.В. Молчанов (они были избраны в комиссию по устройству выставки еще 8 ноября 1914 г.). Все расходы по выставке принимал на себя Бурылин, а доход с нее предназначался в пользу приюта для увечных воинов. Она должна была включать три основных отдела: художественный (картины, фотографии, скульптура), промышленно-прикладной (посуда, мебель, оружие, одежда), и ткацко-набивной (всевозможные образцы тканей, гобелены, ковры). Разрешение на открытие выставки у владимирского губернатора В.Н. Крейтона получил лично председатель кружка любителей художеств К.Н. Кривобоков.

Выставка открылась 26 декабря 1914 г. в 5 часов дня и продолжалась до 7 января 1915 г. В день открытия входная плата составляла 1 руб. В дальнейшем она работала с 10 утра до 10 вечера, причем до 5 вечера входной билет стоил 25 коп. для обычных обывателей и 10 коп. – для учащихся (в вечернее время тариф увеличивался вдвое). Перед открытием причтом Благовещенской церкви был отслужен молебен, а затем оркестр учеников Музыкального училища под управлением его директора И.Г. Попова исполнил национальный гимн. Организаторы воздали почести создателю музея – по этому поводу прочувствованную речь произнес К.Н. Кривобоков. «Вы, как всегда, так и в данном случае, проявили горячее участие в развитии художеств, доказательством чего служит этот Музей, украшение нашего города, а также и те предметы древности и художеств, которые находятся в нем», – сказал он. Экспонаты разместились на четырех этажах здания музея: кустарный отдел (4 этаж), отделы художественный, церковной утвари, серебряный, фарфоровый, ткани и вышивки, книжный, военный (3 этаж), рисовальная школа (2 этаж), ткацкая мастерская и панорама (1 этаж).

В период Первой мировой войны и Революции Музей стал центральной общественной площадкой Иваново-Вознесенска. В нем проходили собрания художественных, политических и общественных организаций, театральные репетиции, спектакли, разыгрывались лотереи, читались лекции. С 12 апреля по 8 мая 1916 г. в Музее работала вторая выставка, подготовленная кружком любителей художеств – «Война и искусство». Ее бесплатно посетили 6384 чел. В стенах Музея выступали такие знаменитости, как поэт К.Д. Бальмонт, художник С.Н. Уваров-Скиталец, экономист Н.Д. Кондратьев, большевик М.А. Чернов, технолог К.В. Кирш. А 22 января 1917 г. именно в Музее состоялась свадьба Софьи Дмитриевны Бурылиной и Дмитрия Несторовича Кузьмина, на которой присутствовало 120 гостей. Тем не менее, постоянно Музей не работал. Посетивший его с организованной группой на исходе декабря 1915 г. И.И. Власов так писал Бурылину «Все мы, осматривая богатейшие и разнообразные коллекции музея, пришли в восхищение. Ваш музей – это колоссальный для Иваново-Вознесенска важности культурно-просветительное учреждение. Скорее, уважаемый Дмитрий Геннадьевич, надо сделать его доступным для обозрения всем желающим: прямо грешно держать под спудом такие сокровища! Прямо скажу, что музей – именно «памятник вечного», который действительно может превратиться в «храм знания», если будет открыт для общего пользования и приведен в такой любовный вид, как масонская комната или читальная зала. Сравнишь эту залу с облезлыми комнатами нашей городской библиотеки и радостно делается на душе… А как интересны могут быть для учащихся и для простонародья естественно-научные коллекции (звери, птицы, рыбы), расположенные пока на чердаке. Если соединить их с другими вещами из той же области в общей комнате, ведь получится естественнонаучный кабинет, который должны будут посещать все учащиеся со своими педагогами». Всего к концу 1917 г. в Музее прошло 385 собраний, 40 репетиций, 32 лекции, 19 экскурсий, 18 спектаклей и 5 конференций, были открыты две большие выставки. В общей сложности бурылинский «храм промышленности и искусства» посетили 45 тыс. чел. А уже в апреле следующего 1918 г. именно в стенах музея прошел 3-й Съезд Советов Иваново-Вознесенской губернии, положивший начало образованию современной Ивановской области.

V раздел

«Семейное гнездо»

(Семейная жизнь Д.Г. Бурылина и судьбы его потомков)

Если деловая хватка и личное обаяние Дмитрию Геннадьевичу целиком передались от деда Диодора, то плодовитость – от отца Геннадия (всего у него было семеро детей). Старшей его дочерью была Анна (р. 28 июня 1847 г.), которая прожила всего 2 мес. Но уже в следующем году у Геннадия и Марии появилась дочь Александра (р. 30 октября 1848 г.), имевшая куда более удачную судьбу. В возрасте шестнадцати лет, в 1865 г. она вышла замуж за 48-летнего купца, владельца ситцевой фабрики Ефима Михайловича Бакулина, который дал за невестой приданного 250 тыс. руб. Заключенный в тяжелые для Бурылина дни с явно меркантильными целями, брак оказался счастливым – у пары появилось три сына и дочь. А Ефим Михайлович на первых порах стал незаменимым наставником для Николая и Дмитрия Бурылиных. Скончался он 28 ноября 1876 г., а Александра Геннадьевна вскоре вышла замуж за скромного губернского секретаря Александра Ивановича Дилигенского, который после этой женитьбы начал стремительный взлет в городскую верхушку Иваново-Вознесенска, закончив его в должности городского головы (1886-1894 гг.). У семейства Дилигенских было семеро детей с причудливыми именами Валериан (р. 9 декабря 1880 г.), Кронид (р. 2 сентября 1883 г.), Викентий (р. 18 августа 1884 г.), Горгоний (р. 17 января 1886 г.), Муза (р. 13 февраля 1887 г.), Юлия (р. 23 апреля 1888 г.), и Аполлон (р. 4 марта 1891 г.). Александра Геннадьевна скончалась 13 марта 1891 г. в возрасте 41 года. Все ее дети – и Бакулины, и Дилигенские – вошли в семейный круг Бурылиных, а опекуном последних после смерти их отца в январе 1907 г. был назначен родной дядя – Николай Геннадьевич.

Две младшие сестры Дмитрия Геннадьевича – Агния (р. 9 декабря 1856 г.) и Ольга (р. 1861 г.) – стали женами Якова Николаевича Фокина и Геннадия Павловича Шагина. Если второй был достаточно скромным торговцем, то первый входил в самую верхушку коммерческой элиты г. Иваново-Вознесенска. Сам Дмитрий Геннадьевич женился отнюдь не рано – ему почти сравнялось 27 лет, когда 26 января 1877 г. он сочетался браком с 22-летней шуйской купеческой дочерью, Марией Степановой Романовой. Романовы фабрик не имели, занимаясь лесной промышленностью, но были весьма богатым и многочисленным купеческим семейством. Когда через восемь лет отец Марии, Степан Викторович Романов скончался, у него осталось (кроме умершей к тому времени Марии Степановны), семеро детей. Двое из них – Михаил и Николай – уже достигли совершеннолетия, а остальные пятеро попали под опеку матери, Александры Лукиничны и своих взрослых братьев. Наследниками умершего Романова стали не только его дети, но и внуки – четверо детей умершей Марии Степановны Бурылиной. Наследство было весьма внушительным: более 3700 дес. земли в трех уездах (Шуйском, Ковровском и Вязниковском) и несколько каменных домов в Шуе – всего на 136,2 тыс. руб. А Мария Степановна стала прекрасной супругой своему постоянно находившемуся в разъездах мужу. В немногочисленных письмах ей Дмитрий Геннадьевич, как правило, обещает вскоре приехать, просит целовать детей и нередко – жалуется на здоровье. Например, 2 марта 1884 г. Дмитрий Геннадьевич сообщал жене: «очень болит голова, и зубы очень болят». Он доверял супруге финансовые дела, оставляя дом на нее – в предыдущем письме от 28 февраля просил обменять облигации, если вдруг для фабрики понадобятся деньги. Семейная жизнь у пары складывалась успешно, хотя их первенец – Николай, родившийся менее года спустя после свадьбы, умер в возрасте полутора лет 18 июня 1879 г.

Следующая дочь – Александра – родилась всего через три месяца, 22 сентября 1879 г. А затем за короткий промежуток времени родились еще трое детей – Иван (р. 30 января 1881 г.), Елизавета (р. 29 сентября 1882 г.) и Елена (р. 21 апреля 1884 г.). Последних родов 29-летняя Мария Степановна не выдержала – она скончалась 28 апреля 1884 г. и была отпета в Благовещенской единоверческой церкви священником И.В. Александровским. Муж, оставшийся с четырьмя малолетними детьми на руках, был безутешен. В извещении о сороковинах со дня безвременной кончины Марии Степановны она именовалась «любезной женой» Дмитрия Геннадьевича и «милой матерью» его детей. Последние были переведены под опеку родного отца. Имущество, оставшееся после умершей матери, было описано сиротским судом 13 ноября 1884 г. – стоимость его составила чуть более 11 тыс. руб. Более половины составляли деньги, облигации и банковские билеты, еще 3125 руб. стоили украшения Бурылиной – бриллиантовая брошь, жемчужная нитка, бриллиантовые серьги, золотые часы с цепочкой. Столовое серебро, одежда и мебель представляли собой незначительную часть имущества.

Хозяйка в доме была необходима, в связи с чем Бурылин немедленно начал поиски новой невесты. История его сватовства хорошо известна. Главным для Бурылина, уже крепко вставшего на ноги в финансовом отношении (за ним числилось капитала на 300 тыс. руб.), было не общественное положение и приданное, а любящее сердце новой супруги. Немалое значение имела и ее внешность – «лишь бы была хорошенькая», как выражалась в одном из своих писем к Бурылину ярославская сваха Павла Ивановна Пушкарева. Он предложила Дмитрию Геннадьевичу нескольких невест, из которых Анна Александровна Носкова была далеко не самой богатой (за ней давали 10 тыс. руб., да еще приданого на 3 тыс. руб.). Зато внешние данные невесты были на высоте – по словам свахи, она «барышня очень, очень хорошенькая». Свадьбу сыграли уже 12 января 1886 г. Дмитрию Геннадьевичу очень нравилась молодая невеста. Он писал ей: «Если и в самом деле я тебе нравлюсь, то знай: я любить тебя буду, как жизнь свою! Сумею оценить, что ты решилась и на детей идти. Но зато и за твое спокойствие это моя будет забота».

Второй брак Дмитрия Геннадьевича оказался еще более плодовитым, чем первый. За 14 лет у Бурылиных появилось еще пятеро детей: Ксения (р. 14.10.1892), Сергей (р. 26.01.1894), Милица (р. 18.07.1895), София (р. 13.05.1897) и Диодор (р. 19.01.1900), а еще двое – Николай и Евгения – скончались в младенчестве. Таким образом, всего в семействе Бурылиных было девять детей. Старшая из них – Александра – достигла совершеннолетия в октябре 1896 г., и вскоре покинула «бурылинское гнездо» – уже в следующем году она вышла замуж за Ивана Митрофановича Жаворонкова. Он был сыном проживавшего в Ельце делового партнера отца, владельца нескольких вальцово-механических мельниц, потомственного почетного гражданина М.С. Жаворонкова. Вскоре и Дмитрию Геннадьевичу удалось добиться перевода своего семейства в новый статус – потомственных почетных граждан. Самому главе семьи выдана грамота с художественными украшениями, а его жена и восемь детей получили соответствующие свидетельства. Надеждой семьи был старший сын – Иван Дмитриевич. С ранних лет он выезжал на ярмарки, где зачастую вел дело самостоятельно. В июле 1895 г. он писал с Нижегородской ярмарки отцу, не соглашаясь с мнением своего наставника относительно цен на товар: «Несмотря на то, что Вы велели продавать по его усмотрению, из этого может выйти неприятность. По-моему, цены нужно оставить подходящие». Дмитрий Геннадьевич понимал недостатки своего «домашнего» образования, поэтому сын его обучался в одном из лучших учебных заведений России – Московском императорском техническом училище.

После его окончания Иван был отправлен в Европу, где познакомился с тамошними новациями в текстильном производстве. Поездка была интересной, но Иван скучал по родному дому, и в октябре 1904 г. писал отцу из Парижа: «Как ни хорошо за границей, а уже начинает тянуть домой. Тем более, что никого близких со мною нет». По окончании заграничного путешествия, он начал работать на принадлежавшей дяде Николаю фабрике Товарищества Куваевской мануфактуры. В 1907 г. он вновь отправился в заграничную поездку и за два месяца посетил 25 фабрик в Англии, Германии, Франции и Швейцарии. Ивана готовили в наследники сразу двух текстильных фирм Иваново-Вознесенска – Товарищества мануфактур Д.Г. Бурылина и Товарищества Куваевской мануфактуры (ведь у Николая Геннадьевича наследников не имелось). В январе 1910 г. он венчался в московской Успенской церкви в Газетном переулке с дочерью еще одного влиятельного иваново-вознесенского фабриканта – Анной Николаевной Зубковой. В том же году архитектором А.А. Галецким был разработан проект роскошного особняка для молодоженов по заказу Товарищества Куваевской мануфактуры. Иван Дмитриевич еще в 1909 г. вошел в число директоров Товарищества Д.Г. Бурылина, а с 1910 г. – в совет директоров Куваевской мануфактуры (он был заведующим технической частью на фабрике). Анна Николаевна стала любимой невесткой Бурылиных. В письме от 21 октября 1914 г. она поздравляла «дорогую маму» Анну Александровну с днем ангела и сожалела, что его не довелось встретить вместе. Иван был весьма дельным предпринимателем, но интересовался и отцовским музеем. В почтовой карточке от 6 октября 1913 г. из французского Биаррица, он поздравлял отца с приобретением коллекции А.Л. Дурова, «которую интересно посмотреть Нюре».

Дмитрий Геннадьевич очень высоко ценил семью. По воспоминаниям детей (Ксении и Софии), он являлся почти идеальным отцом: «относился ко всем детям с большой любовью», предоставлял каждому «развиваться по способностям и наклонностям», воспитывал в них «любовь к людям и труду», поощрял чтение и творческие занятия. Дети искренне любили отца и мать, и их чувства отражались в многочисленных письмах. В октябре 1911 г. 14-летняя Софья писала отцу: «Дорогой папочка! Как вы доехали? Хорошо ли себя чувствуете? Приезжайте домой. Без Вас скучно. Целую крепко. Ваша дочь Софка». Головной болью семьи был болезненный Сергей, с детства находившийся под присмотром докторов. Например, в октябре 1908 г. 13-летняя Милица написала матери большое связное письмо, с рассказом о домашних делах и просьбой купить куклу, а Сергей, которому почти сравнялось 15 лет, едва умел выводить буквы: «Милая мама! Купи мне карандаши разноцветные. Целую тебя. Сережа Бурылин». Несмотря на постоянную заботу, поездки к лучшим русским и заграничным врачам, Сережа ушел из жизни, едва дожив до 20 лет. Он «тихо скончался после продолжительной и тяжкой болезни» утром 30 апреля 1914 г. Своим дочерям Дмитрий Геннадьевич не препятствовал в сердечном выборе: «Не им жить, а нам – пусть идут по велению сердца». Все они, кроме болезненной Елены Дмитриевны, вышли замуж отнюдь не за представителей купеческого сословия, а за вполне обычных людей «интеллигентных профессий». Мужем Елизаветы Дмитриевны стал Алексей Кузьмич Семенов – костромской офицер, получивший личное дворянство. После свадьбы Семенов вошел в число управляющих на бурылинских фабриках, а в 1915-1917 г. был последним дореволюционным головой Иваново-Вознесенска.

Ксения Дмитриевна стала женой кандидата коммерческих наук Льва Германовича Пебалка, который с 1915 г. тоже вошел в семейное дело. Избранником Милицы Дмитриевны стал врач Дмитрий Несторович Кузьмин, а Софии Николаевны – офицер Василий Константинович Сарандинаки. Дмитрий Несторович был весьма скромным земским доктором, работавшим в небольшом селе Трестна Тверской губернии. В декабре 1916 г. он писал Дмитрию Геннадьевичу, что приготовления к свадьбе для него несколько усложняются подготовкой к годовому отчету и внезапно вспыхнувшей эпидемией оспы, с которой он ведет «отчаянную борьбу» – «оставлять в такое время население без врача вряд ли будет возможно». Свадьба его с «Софиком» (как он именовал Софью Дмитриевну) все же состоялась 22 января 1917 г. Но если Кузьмин не отступил от избранной врачебной стези, то В.К. Сарандинаки в декабре 1917 г. обратился к Дмитрию Геннадьевичу с просьбой принять его на работу. Объяснял он это тем, что служить в армии ему давно было тяжело, но теперь оставаться в ней и вовсе невозможно. «Уходить до окончания войны, да еще в такое время, раньше считалось непорядочно, но раньше можно было считаться с тем, что порядочно, а что нет, а теперь времена изменились настолько, что оставаться нет сил». Дожидаться «окончательной демократизации» армии и «превращаться в товарища» офицер не желал.

Как мы заметили, почти всех своих родственников Дмитрий Геннадьевич, по мере сил, старался привлечь в семейное дело. И абсолютно со всеми он поддерживал связь и обменивался визитами и подарками. Переписка с родственниками составляет значительную часть его личного фонда и насчитывает более 10 тыс. посланий – а ведь далеко не все из них дошли до нас. В 1910 г. у Дмитрия Геннадьевича возникает смелый проект – создания Родового союза Бурылиных. Идея эта пришла из Литвы и Польши, где подобные организации начали возникать в начале XX в. Но эти союзы объединяли преимущественно многочисленное потомство шляхетских родов. Перенесение польских дворянских родовых союзов в среду русского купечества было даже более смелой новацией, чем введение в России производства пороховых концов. Но Бурылин вновь решил рискнуть. Автором первого проекта Устава Союза рода Бурылиных стал Ф.К. де Бергауэр, старый служащий Бурылина и кассир Товарищества мануфактур. Целью нового общества провозглашалось «оживить и укрепить слабые ветки» рода Бурылиных – потомков Диодора Андреевича. Поскольку никаких прямых потомков у Диодора, кроме двух крупнейших ивановских фабрикантов, а также детей одного из них, вроде бы не было, такая цель, на первый взгляд, представляется несколько странной. Но по мысли составителя, в число потомков включались члены рода не только по мужской, но и по женской линии. Такая система родства увеличивала число потомков Диодора в несколько раз – в печатном проекте Устава число его предполагаемых участников достигало 55 чел. Задачей Союза было помогать нуждающимся членам посредством денежных ссуд, предохранять их от материального упадка, а также содействовать им во всех начинаниях – образовательных, благотворительных, общественных и научных. В случае «недостойных поступков, затрагивающих родовую честь» члены могли и удаляться из него. Также задачей этой организации было хранение родового архива и ведение генеалогического древа Бурылиных. Члены делились на четыре категории, сообразно денежным вкладам, а возглавлял организацию «сеньор» – старейший член рода.

Первый проект устава появился еще в августе 1910 г. В следующем году его подготовка была доверена уже непосредственно члену рода Бурылиных – племяннику Дмитрия Геннадьевича, присяжному поверенному В.А. Дилигенскому. Он вел юридические дела обеих бурылинских фирм и должен был привести документ в соответствие российскому законодательству, после чего добиться его утверждения в «верхах». Работал над Уставом и И.Ф. Токмаков, которому Бурылин доверил подготовку «Истории Иваново-Вознесенска». Второй проект (уже в печатном виде) появился в 1912 г., к 100-летнему юбилею промышленной деятельности Бурылиных. В этом документе центральную роль уже занимал Музей – в устав был введен обязательный пункт об «охранении, наблюдении и неустанном попечении» за этим учреждением. Фактически, Музей становился коллективным детищем рода Бурылиных. Таким образом, Дмитрий Геннадьевич планировал уберечь его от упадка после своей кончины. В этих же целях управление Союзом от одного человека («сеньора») – переходило к родовому Совету из трех человек. Устав Музея был непосредственно связан с Уставом родового союза и документы вместе должны были вместе пройти утверждение в государственных инстанциях. Практически вся переписка Бурылина с Дилигенским в период 1912-1915 гг. была посвящена работе по «протаскиванию» этих документов через различные канцелярии. Учебный Отдел МТП уведомил его, что этот документ должен быть проведен общим порядком через Владимирское губернское присутствие. Но успехом она так и не увенчалась – чиновники опасались появления в провинциальном городе новшеств, аналогов которым пока не было даже в столицах.

Отношение Бурылина к родичам, как к участникам общего дела, ярко проявлялось и в делах Товарищества. В числе учредителей этой фирмы было 10 чел. – все ближайшие родственники Бурылина. К 1917 г. основной капитал Товарищества сократился до 960 тыс. руб. 820 паев принадлежало Д.Г. Бурылину, еще 40 – его сыну Диодору. Остальные 100 паев делились между членами многочисленной семьи Бурылиных – братом Николаем Геннадьевичем, сыном Иваном, зятьями А.К. Семеновым, И.М. Жаворонковым, Л.Г. Пебалком, Д.П. Кузьминым и В.К. Сарандинаки, дочерями Елизаветой, Александрой, Еленой, Ксенией, Милицей и Софьей, племянницей Анной и приемным сыном П.С. Федотовым. Таким образом, в число пайщиков вошли еще шесть ближайших родственников Дмитрия Геннадьевича. Судьбы всех этих лиц теперь напрямую зависели от благополучия фирмы Бурылиных. Пайщики планировали получать доход от своих вкладов даже через год после Революции. 15 февраля 1919 г. состоялось их общее собрание. На нем 300 тыс. руб. из прибыли было отчислено «в фонд устройства гигиенических жилищ для рабочих и служащих», еще 100 тыс. руб. – на постройку «Народного университета или иного высшего учебного заведения в г. Иваново-Вознесенске» и наконец, 400 тыс. руб. назначены в качестве «дивидендов» вкладчикам. Впрочем, денег этих они, конечно, не увидели…

Еще в начале 1918 г. Дмитрий Геннадьевич оказался участником громкого дела согласительной комиссии фабрикантов Иваново-Вознесенского промышленного района. Впервые представители фабрикантов и рабочих собрались на заседание 23 января 1918 г. в стенах его Музея. Целью их было разрешение важнейших спорных вопросов во взаимоотношениях «труда и капитала» – продолжительности рабочего дня, тарифа заработной платы, обеспечения топливом и материалом, введения социальных гарантий. В первом заседании приняли участие 32 чел., в том числе 14 фабрикантов. Компромисса добиться не удавалось, а 5 февраля 1918 г. вышло постановление Губиполкома, согласно которому Общество фабрикантов и заводчиков обязывалось немедленно уплатить миллионную контрибуцию советской власти. Таких денег ивановским фабрикантам взять было просто неоткуда, и они немедленно были арестованы. За решеткой в «вытрезвительном» отделении арестного дома оказались бывшие «отцы города» – 10 крупнейших фабрикантов, еще не уехавших из Иванова, в том числе трое Бурылиных – братья Геннадьевичи и Иван Дмитриевич. Ходатайство по их освобождения было доверено известному присяжному поверенному И.И. Власову. Он особенно упирал на то, что большинство арестованных – уже пожилые люди, «всю жизнь работавшие на развитие промышленности местного региона», а выделяется среди них Д.Г. Бурылин, «имеющий крупные заслуги перед городом как основатель колоссальной культурной ценности Музея, теперь переходящего к народу».

Братья Бурылины давно грезили созданием в городе высшего учебного технического заведения. Их места неожиданным образом исполнилась после Революции – 6 августа 1918 г. В.И. Лениным был подписан декрет об учреждении в Иваново-Вознесенске политехнического института на базе эвакуированного в Москву Рижского политеха. На тот момент у нового учебного заведения не было материально-технической базы в городе, он создавался буквально «с колес». Неудивительно, что в Комитет по учреждению нового учебного заведения вошли крупнейшие ивановские фабриканты – П.Н. Деребенева, А.А. Гарелина, Ф.А. Витов, а также трое Бурылиных – братья Геннадьевичи и Иван Дмитриевич. 28 сентября 1918 г. в стенах Музея состоялся съезд по устройству Политехнического университета. Бурылины выделили на его организацию значительные средства – Товарищество Куваевской мануфактуры – 1 млн руб., Товарищество мануфактур Д.Г. Бурылина – 100 тыс. руб. Занятия в новом институте начались 22 октября 1918 г., и еще до конца года в число студентов записалось более 1,5 тыс. чел. Всегда бывший несколько романтиком, Дмитрий Геннадьевич оказался захвачен всеобщей «студенческой эйфорией» в Иваново-Вознесенске. Впрочем, он всю жизнь осознавал некоторые пробелы в своем образовании, и хотел восполнить их на лекциях социально-экономического факультета. Позднее в Политехе обучался и младший сын Дмитрия Геннадьевича – любимец семьи «Дорик» (Диодор). Он не смог устроиться на работу в родном городе и поступил на петроградский завод «Электросил», откуда в июле 1921 г. был откомандирован в ИВПИ для обучения на механическом отделении инженерно-механического факультета. В декабре 1923 г. он просил освободить его от платы за учебу, поскольку отец состоит на службе в госучреждении «получая низкую тарифную ставку, сверх которой никаких доходов не имеет».

Октябрьская революция разделила жизнь семьи Бурылиных на две части. До нее они считались одним из первых семейств Иваново-Вознесенска, а после – стали «классовыми врагами», которые могли рассчитывать на снисхождение лишь в виде исключения. Прекрасные технические навыки пригодились Ивану Дмитриевичу – он поступил на работу в Наркомат легкой промышленности. На первых порах было очень нелегко. В конце декабря 1919 г. он писал отцу: «После окончания занятий, пока придешь и пообедаешь, идти далее никуда не хочется, в особенности везде холодно и голодно. Все очень дорожает из съестного. Никаких денег не хватит, чтобы успеть наесться, как следует». Не лучше было и в Иваново-Вознесенске – фабрика Бурылиных оказалась национализирована, а Дмитрий Геннадьевич из полновластного хозяина Музея превратился в его хранителя с мизерной ставкой в 30 рублей. В ноябре 1920 г. он просил некоего торговца доставить ему муку, деньги за которую он уплатил еще в марте. Но, вероятнее всего, этой муки семья Бурылиных так и не увидела.

Домашнее имущество фабриканта было описано и большая часть его изъята, а Бурылины оказались вынуждены переехать в полуподвальный этаж собственного дома. Верхнюю часть его занимали квартиры – сначала профессоров ИВПИ, затем советских ответственных работников. Для учреждений жилой дом не подходил, к тому же давно не ремонтировался. В октябре 1923 г. Дмитрий Геннадьевич решился обратиться в Губисполком с просьбой – предоставить его внушительному семейству дом во временное пользование. Он напоминал, что «всю свою долгую жизнь посвятил собиранию и созданию в нашем городе культурно-исторического музея» и эта работа «заслужила признание широких слоев ивановских рабочих и многих представителей советской власти». Удовлетворение своей просьбы он обещал оправдать «посвятив остаток своей жизни дальнейшему развитию губернского музея». За удовлетворение просьбы Бурылина ходатайствовали также Губкомхоз и Главнаука. Отмечалось, что без проведения капитального ремонта проживание в бурылинском доме небезопасно, а ремонтом как раз и может заняться семейство Бурылиных. А Главнаука напоминала губернским властям о том, что Бурылин «лично принял участие в создании научного Музея, значительными материальными средствами и многолетним упорным трудом, а также свое создание он передал государству добровольно и со времени установления советской власти продолжает свой труд в качестве хранителя». Сам хранитель в новом заявлении от 12 декабря напоминал, что просит не о возврате жилища, а лишь о предоставлении его во временное пользование. Он напоминал, что советские учреждения просто отказываются переезжать в его запущенный дом. «А у меня большая семья из детей и внуков, которых я растил бы в этом доме, обязав помогать мне в приведении его в пригодный для жилья вид, что дало бы мне старику и моей жене возможность провести последние годы в кругу близких и родных». Но у Дмитрия Геннадьевича в Губисполкоме явно были могущественные неприятели – ходатайство его так и осталось неудовлетворенным.

В конце этого несчастливого года на Дмитрия Геннадьевича поступил донос, и 29 декабря 1923 г. в его квартире был проведен обыск. Хранитель был обвинен в укрывательстве предметов нумизматической коллекции, и вскоре отстранен от работы. Этот удар оказался для него последним – 13 сентября 1924 г. создатель Музея скончался в доме собственного зятя А.К. Семенова «от склероза кровяных сосудов». А его жена Анна Александровна попала в категорию «лишенцев» – в 1928 г. она оказалась лишена избирательных прав, как иждивенка бывшего фабриканта. Она всеми силами стремилась бороться за доброе имя своего мужа – в мае 1929 г. писала в Президиум ВЦИК, что Дмитрий Геннадьевич с апреля 1919 г. по май 1924 г. находился на советской службе «несмотря на свой к тому времени преклонный возраст». Напоминала она и об известных всем его заслугах, как создателя Музея, цитируя статью из газеты «Известия ЦИК». В ней Бурылин именовался «редким человеком, не похожим на других фабрикантов». «Бурылина, как фабриканта, забыли скоро, но Бурылина, как собирателя музея, город и весь край не забудет», – так завершалась эта пророческая статья. С обидой вспоминала Анна Александровна, что московский музей А.А. Бахрушина получил имя своего создателя, а между тем заслуги Бурылина «обогатившего огромный фабричный район созданием универсального музея, едва ли менее». В подтверждение своих слов она ссылалась на двух весьма известных большевиков – И.Е. Любимова и М.А. Чернова. Сама Анна Александровна к этому времени уже была инвалидом ввиду болезни сердца и после смерти мужа полностью находилась на иждивении детей. Тем не менее, в заявлении ей было отказано…

Е.С.Бутрин, главный археограф ГАИО