Города и веси… Парское

Ко Дню России в рамках нашей рубрики, посвященной историческим поселениям Ивановского края, публикуем очерк об одном из самых известных «исторических» сел Ивановской земли – селе Парское Родниковского района. Его жители гордятся древностью своего поселения, оно окружено многочисленными преданиями и легендами, а первая книга, посвященная истории села, вышла еще на исходе XIX века…

Слова о гордости жителей Парского древней историей – отнюдь не пустой звук. Об этом свидетельствуют документы о попытке открытия Предтеченской церкви в селе. Договор с религиозной общиной с. Парского был расторгнут Ивановским облисполкомом еще в декабре 1938 г. «за невыполнение неоднократных указаний райисполкома по ремонту здания и неуплату причитающихся средств за расхищение имущества». Дело в том, что церковь была ограблена в 1934 г. и община верующих осталась должна государству за похищенное имущество внушительную сумму в 15300 руб. Не хватало денег и на ремонт – церковь сильно обветшала, службы в ней не велись с весны 1937 г. Согласно акту проверки церковного здания комиссией Парского сельсовета 17 апреля 1938 г., оказалась серьезно повреждена железная церковная ограда, ее стена с северной стороны «грозила опасностью обвала». Большая часть стекол в окнах церковных зданий была выбита. В летней церкви в ужасном состоянии оказались «входы с поднавесами», который также готовы были обвалиться. Парская церковь была закрыта решением Облисполкома от 3 февраля 1939 г. и оборудована под зерновой склад. Однако жители села с этим не смирились и вскоре, после некоторого смягчения антицерковной политики советской власти, попытались добиться восстановления храма.

Случилось это спустя год после войны – в апреле 1946 г. жители села обратились в Облисполком по поводу открытия церкви. Аналогичную просьбу они отправили и в канцелярию Московской патриархии. Под обращением подписалась почти сотня жителей села. Родниковский райисполком, однако, решил, что заявители действуют по личной инициативе. Поскольку церковь была занята складом сельпо, при этом в районе имелось еще пять храмов, Облисполком в декабре 1946 г. просителям отказал. Однако на этом жители села не успокоились. В апреле 1948 г. последовало новое прошение. В нем они доказывали, что другие районные церкви (в Бортницах, Кощееве, Кузнецове, Красном, Филисове и Острецове) находятся слишком далеко, а Парская церковь может обслуживать сразу три села кроме самого Парского (Сосновец, Богородское и Порхачево) и еще четыре прихода частично. Но главный аргумент просители приберегли напоследок. Храм они именовали «древним и историческим, существующим с 1299 года». В подтверждение этого излагалась легендарная история села: «Наше село Парское несколько раз было под игом татарским и терпело много набегов татарских и польских. В нашем селе проживали: князь Василий Иванович Шуйский, князья Голицыны, граф Морозов, Борис Годунов, князья Трубецкие. Во время второго похода на Казань царь Иоанн Грозный имел отдых и проводил день своего ангела 29 августа. После покорения Казани прислал в честь своего ангела икону Крестителя Иоанна, которая существовала до ликвидации нашего храма». Аналогичное прошение поступило на имя епископа Ивановского и Костромского Паисия. В 1949 г. жители села направили бумагу даже в Кремль – главному уполномоченному по делам Русской православной церкви. От общины верующих уполномоченным был назначен Дмитрий Иосифович Муратов. Но все эти просьбы не помогли – храм был возвращен общине лишь в 1990 г.

Первая книга о селе, как уже говорилось, была издана в Костроме в 1899 г. Автором ее стал настоятель Предтеченской церкви Н.О. Веселовский. Его помощником и редактором выступил известный археограф и краевед И.Ф. Токмаков – автор более сотни «историко-статистических описаний» различных объектов (церквей, сел и городов) на территории всей страны – от Симферополя до Мезени, от Перми до Воронежа. В это издание попали две главные парские легенды, нашедшие отражение и в цитированном выше прошении верующих – о пребывании в селе Ивана Васильевича Грозного и Василия Ивановича Шуйского. Первый якобы провел в нем «день своего ангела» во время похода на Казань, а второй имел его «любимым местопребыванием» до вступления на царский престол, часто выезжая из села «на соколиную охоту в смежные дремучие леса». Доказательством первого факта служила древняя икона Иоанна Предтечи, якобы присланная в село царем после взятия Казани, а второго – «огромное древнее дворище и пруды, ныне высохшие, под именем княжеских». Откуда взялась дата основания села, приведенная в книге – 1399 г. (авторы прошения об открытии храма в 1948 г. ошиблись на сто лет) – пока неясно. В действительности документальная история с. Парского начинается в конце XVI в. Судя по всему, оно вместе с целым рядом других крупных сел Суздальского уезда (Горицы, Васильевское, Дунилово), принадлежало представителям влиятельного клана кн. Шуйских, затем было конфисковано в ходе опричнины (1565-1572 гг.). Лишь в последние годы XVI в. Парское вместе с другими родовыми селами было возвращено Шуйским, а конкретно – Ивану Ивановичу Пуговке (1566-1638). В ходе Смуты его владелец оказался в польском плену (с 1610 г.), и Парское было роздано в поместье другим крупным феодалам – «боярину князю Володимеру Тимофеевичю Долгорукому, столником Ивану да Глебу Морозовым, князю Василью Ромодановскому, князю Федору Ситцкому, Василью да Семену Волынским». Однако после возвращения из плена И.И. Шуйского все его прежние вотчины вернулись обратно – в апреле 1620 г. соответствующее распоряжение получил суздальский дворянин Иван Алексеевич Бастанов. Он должен был расспросить бывших крестьян Шуйского и «сыскать окольными ближними людьми», кто получил эти вотчины, сколько в них проживало людей, а также имелось пахотных земель и других угодий. Так что «княжеские пруды» в селе могли принадлежать только И.И. Шуйскому.

В своем завещании 1638 г. Шуйский отказал «старинную свою вотчину в Суздальском уезде, село Парское с деревнями» кн. Ивану Борисовичу Черкасскому наряду с иконой Спаса и «турской саблей». За это Черкасский должен был «душю его поминать» и просить государя «родителей моих и меня в забвенье и безпамятных не учинить». Затем владельцы села менялись достаточно часто – в 1642 г. оно досталось в вотчину жене Черкасского Авдотье Васильевне, а затем по уже ее духовной – брату Авдотьи, боярину Ивану Васильевичу Морозову. Значительную часть вотчины (832 четверти) Морозов отдал в приданное за дочерью Ксенией своему зятю кн. Ивану Андреевичу Голицыну (в 1657 г.). Однако влиятельный феодал, кн. Яков Куденетович Черкасский, дальний родственник Ивана Борисовича, заявил претензии на село, в результате чего оно было отписано на государя (в 1664 г.). Впрочем, уже через два года, после смерти всесильного Черкасского в июле 1666 г., Парское вернулось наследникам Морозова – вдове Стефаниде Семеновне и зятю кн. И.А. Голицыну. А спустя пять лет Морозова продала свою долю вотчины Голицыну, который стал единоличным владельцем Парского. К середине XVIII в. Парское переходит к представителям другого известного аристократического рода – в 1770 г. новым владельцем его становится кн. Сергей Алексеевич Трубецкой (1734-1777).

Тогда село было уже достаточно известным торговым центром. Первым толчком к его торговому взлету указ царя Петра I о заведении «новых торшков» в селах Суздальского уезда – Иванове, Васильевском и Парском. Сбор таможенных, питейных и конских пошлин в Иванове и Васильевском должны были осуществлять шуйские целовальники, а в Парском – их коллеги из Луха «для того, что село Парское от Луху в близости». По указу от 14 сентября 1705 г. они также должны были возвести в Иванове и Парском кабаки – стационарные пункты продажи вина. Однако шуйские бурмистры Семен Федорович Демин с товарищами от постройки кабаков отказались: «И в тех государь, вышеписанных селех кабацкое строение станет дорогою ценою, потому что около села Иванова лесу малое число, и тот в покупке дорог, а к селу Парскому в далном разстоянии лесу нет, а которые в тех селех построены таможенные избы и тех, государь, без твоего указу не отдадут». Таким образом, таможенные избы в селах все же были возведены, а вот кабаки построить так и не довелось. Зато к концу XVIII в. питейный дом в Парском уже существовал и успешно работал. Организацию поставок алкогольной продукции осуществляли «Суздальской провинции казенных питейных сборов содержатели и коронные поверенные Максим Мыльников с товарищи». Их агентом по продаже вина в Парском являлся боровский мещанин Иван Кононович Калашников, с которым в октябре 1782 г. случилась неприятная история.

Квартировал Калашников в доме парского крестьянина Андрея Афанасьева Кузнецова, причем в доме почти не появлялся. Ночевал он на рабочем месте – в питейном доме. У Кузнецова же снял отдельную комнату для склада пожитков (сам он именовал их «экипажем»). 14 октября 1782 г. его жена Екатерина Алексеевна явилась к Кузнецову «для некоторой надобности» и услышала, что в эту ночь у хозяина пропала лошадь. Встревожившись, явился к крестьянину и сам Калашников и увидел страшное – его наемный «покой» был растворен, пробой отломан, а почти все имущество вынесено. В приложенном к объявлению перечне фигурировало более сотни разных предметов одежды и утвари на сумму почти в 400 руб. С обыском к Кузнецову 5 ноября 1782 г. немедленно явился заседатель Луховского нижнего земского суда капитан Федор Кологривов. Он вместе с понятыми обнаружил в чулане в сенях перед избой кожаную рукавицу Калашникова, а за двором в сарае в мякине – паспорт жены боровского мещанина. Однако выборный с. Парского Иван Васильев Красильников немедленно заявил, что рукавица пострадавшему вовсе не принадлежит, а паспорт подкинула сама его жена, поскольку она при обыске в доме как раз отлучалась к сараю. Вернувшись из Санкт-Петербурга, куда ездил к своей госпоже, эти показания подтвердил и сам Кузнецов, уточнив, что рукавица принадлежит ему. Мало того, он утверждал, что питейный поверенный вообще выдумал всю историю – комнату у него он не снимал и лошадь со двора Кузнецова также не пропадала. Крестьяне Парской вотчины единодушно поддержали своего товарища – питейные поверенные любовью у местных жителей не пользовались никогда. Кузнецова в мае 1783 г. пришлось отпустить.

После смерти Сергея Алексеевича Трубецкого в октябре 1777 г. Парское перешло к его жене Елене Васильевне, а затем к сыновьям – Александру, Алексею и Василию. Последний родился незадолго до смерти отца, в марте 1776 г. А в 16-летнем возрасте он стал единоличным владельцем с. Парское. Его братья бригадир Алексей Сергеевич и полковник Александр Сергеевич в январе 1789 г. заняли у Василия по 200 руб. под залог своих частей Парской вотчины «следующей им по духовной покойной родительницы их Елены Васильевны Трубецкой». Исключение составили отпущенные ими на волю после смерти матери дворовые люди, которые брату уже отойти не могли. В случае просрочки месячного долга Василий имел право «записав за себя, приступить ко владению» вотчиной братьев. Фактически они продали ему свою часть наследства за символическую сумму. В вотчину к этому времени входили село Парское с деревнями Березниковой, Плосковой, Жженихой, Пеньем, Нестерцевой, Паршиной, Нешковой и рядом пустошей с землями и угодьями на 2080 дес. 198 кв. саж. Официально Парское было отказано кн. В.С. Трубецкому дворянским заседателем Луховского нижнего земского суда Федором Ивановичем Бизеевым 16 октября 1792 г. К этому времени в селе проживало 249 душ. м.п. и 269 душ ж.п., в деревнях же 369 душ м.п. и 403 души ж.п. Это была одна из самых крупных вотчин губернии.

На исходе XVIII в. село претерпело серьезное бедствие, характерное для всех крупных поселений России того времени – 15 апреля 1798 г. оно почти полностью выгорело в ходе большого пожара. Сельский сотский Андрей Михайлов доносил, что перед самой зарей услышал церковный набат и выбежал из дома. Первым вспыхнул дом крестьянина Федора Иванова – но «каковым случаем», сам хозяин не знал. Всего в ходе пожара сгорело 140 дворов со всем «экипажем» (имуществом). Погибло два человека – 20-летний крестьянин Василий Иванов и девочка Елизавета Федорова, 2-х недель от роду, а также «несколько скотины». Несмотря на все усилия жителей, отстоять от огня удалось всего 32 двора. Сгорела также каменная церковь Трех святителей с приделом Николая Чудотворца «со всеми церковными утаварьми и с святыми образами» и казенный питейный дом со всеми напитками. У каменной церкви сильно обгорела крыша. Сбежавшиеся из окрестных селений крестьяне старались потушить пожар, но «от усилившегося огня и от случившегося тогда большого ветру спастись никак не смогли». Иванов так описывал начало пожара: «В ночи спал он с семейством своим в передней своей избе и вдруг перед светом часа за два или за три услышал на улице необычайной крик, что горит, для чего и имел было намерение выбежать в избную дверь на улицу, и как только отворил дверь то во оную кинулся огонь в избу, которую опять затворяя, выскоча все в окошко, и усмотрели, что дом ево задняя горница вся и з дворовым строением горит, а от оной и прочие того села Парского домы загорелись». При этом он утверждал, что огня в доме не зажигал. Слова крестьянина подтвердили сельский бурмистр и староста, так что отправленному для расследования происшествия юрьевецкому земскому исправнику Ивану Селиванову виновных в пожаре найти не удалось.

К концу XVIII века «в полную силу» вошла Ивановская ярмарка в Парском, проводившаяся с 27 августа по 5 сентября. Этот торговый форум «довольно верно выражал промысловую деятельность» южной части Костромской и северной части Владимирской губернии (в начале XX в. эти земли будут именовать Иваново-Вознесенским промышленным районом) – выделку бумажных, полотняных и суконных изделий. По данным на 1861 г. почти 80% полумиллионного оборота ярмарки составляли бумажные товары – ткань и сырье. Из остальных выделялись кожаные товары (30 тыс. руб.), шелковые и шерстяные ткани (26 тыс. руб.) и овчины (15 тыс. руб.). Даже к этому времени по своему обороту одна Парская ярмарка равнялась всем остальным ярмаркам Костромской губернии (всего ярмарочный оборот – 1,1 млн руб.). Но ко времени начала «Великих реформ» лучшие годы ярмарки уже давно прошли. Еще в 1848 г., когда ее обороты равнялись 600 тыс. руб. в год, авторы «Военно-статистического обозрения Российской империи» отмечали, что Ивановская ярмарка постепенно приходит в упадок. Причиной был небывалый расцвет другой ярмарки – Нижегородской – главного торгового форума в Российской империи. Торговцы просто не успевали возвращаться оттуда на Парскую ярмарку. Расцвет Ивановской ярмарки пришелся на первую треть XIX в., когда ее торговый оборот составлял до 10 млн руб. ассигнациями.

Естественно, появление в парских краях значительного числа торговцев сопровождалось и усилением криминальной активности. Об этом свидетельствует дело об ограблении нерехтского крестьянина д. Жилина Андрея Иванова. Он явился в Парское на ярмарку торговать «вощаной и сальной светильней». После удачного торга, Иванов 29 августа 1801 г. отправился домой в сопровождении трех товарищей из сел Ильинского и Сидоровского. К себе он посадил костромского мещанина Василия Федорова, который желал добраться до с. Красного. Они не слишком далеко отъехали от Парского, когда на проселочной дороге между д. Кутиловым и Болтиным на них напали разбойники. Двое выскочили из леса с одной стороны, еще двое – с другой. Один из них выстрелил. Товарищи Иванова успели скрыться, а вот его лошадь, испугавшись, скакнула в сторону, и была схвачена под уздцы. Один из разбойников упал, от выстрела, или сбитый лошадью. Его подхватил на плечо один из нападавших. Потерпевшего с Федоровым, сидевшим с ним на одной лошади, отвели в лес, и забрали у них бумажники, паспорта и большую часть одежды – всего на 67 руб. 15 коп. За разбойниками учинили погоню крестьяне ближайших селений, но настичь их не смогли.

Однако уже через два дня крестьяне д. Борщева обнаружили лежащего в поле подстреленного человека, оказавшегося крестьянином д. Тропинской Степаном Леонтьевым. На допросе 23-летний Леонтьев поведал захватывающую историю о своих приключениях – отправившись по паспорту с товарищами на работу в Санкт-Петербург, он успел побывать, кроме российской столицы, в Вышнем Волочке, Тихвине и Костроме. История его ранения оказалась еще более красочной – у д. Борщева на него якобы напал некий человек с ружьем и угрожал «вспороть брюхо» ножом, а когда Леонтьев попытался сбежать, подстрелил его и ограбил. Однако на очной ставке Иванов узнал в раненом одного из напавших на него разбойников. Вскоре были задержаны и остальные – они попались на убийстве одного из крестьян. Леонтьева случайно подстрелил и бросил умирать сам глава шайки – Урван Соколов. В итоге, оправившись от ранения, наказания он не избежал, хотя и обошелся без традиционного в таких случаях битья кнутом с вырезанием ноздрей – просто оказался выслан на поселение.

О жизни Парской вотчины середины XIX в. свидетельствует чудом сохранившееся архивное дело с приказами владельца Парского, кн. Андрея Васильевича Трубецкого. Как свидетельствуют эти документы, вотчиной управлял бурмистр из лучших крестьян села (с 1853 по 1856 гг. – Яков Иванович Кузнецов). Осенью 1856 г. его сменил управляющий князя – Егор Данилович Роде. В мае 1857 г. крестьяне добились возвращения внутреннего управления – Роде сменил бурмистр Федор Алексеевич Кленовкин. Однако долго оно не продержалось – к 1859 г. в Парском вновь появился княжеский управляющий (В.В. Есипов). Между господским управляющим и крестьянским обществом обычно существовала глухая неприязнь, прорывавшаяся в жалобах друг на друга. На Есипова парские крестьяне жаловались за увеличение цен на лавки во время ярмарки «и другие самовластные его распоряжения». В ответ в ноябре 1859 г. Трубецкой раздражено отвечал, что крестьяне должны беспрекословно подчиняться управляющему «как представляющему собою меня». Появление управляющего обычно было связано с «нерадением» вотчинного бурмистра –прежде всего, в выплате оброка. В октябре 1856 г. князь писал новому управляющему Е.Д. Роде, что «дурное управления Кузнецова вотчиною и безчестные его во всех делах поступки более или мене известны были, но впоследствии обнаружились совершенно».

Главной проблемой во взаимоотношениях с вотчинником для парских крестьян была своевременная уплата оброка. В августе 1854 г. Трубецкой отмечал, что недоимка парских крестьян за предыдущие годы составляет 4138,4 руб. Величина этой суммы, по его мнению, доказывала «непростительную слабость вотчинных начальников, небрежность и нерадение их в своих обязанностях, а также избалованность крестьян». Он требовал доставить недостающую сумму ему в самом непродолжительном времени «не приводя никаких предлогов», поскольку в этом году ожидался обильный урожай. В случае неисполнения приказа, он обещал обложить все вотчинное правление (бурмистров, старост и старшин) «большим денежным штрафом», а при его неуплате – отправить в арестантские роты или в Сибирь. Неплательщики же из крестьян должны были отправиться в рекруты, а негодные – вместе с семействами в Вятскую губернию «потому что уже мне надоело вести частую и бесплодную переписку, а пора показать пример строгости». Иногда выплату оброчной недоимки на бедных крестьянах приходилось брать на себя всему обществу. В августе 1853 г. Парское вотчинное правление представило господину список крестьян, «которые по своей бедности, болезни, обременении малолетними детьми и другим затруднительным причинам» не имеют возможности уплатить недоимку в 3291 руб. 9 коп. По приказу князя, эта недоимка была разложена на все общество – по 3 руб. в год с тягла. Парская вотчина делилась на 400 тягол и выплачивала оброк три раза в год – в январе, мае и сентябре.

Невыплата оброка являлась главной темой переписки господина с вотчинным правлением. В апреле 1855 г. Трубецкой приказывал крестьянам «быть в полном мне повиновении и усердно стараться выслужить мою благосклонность хорошем поведением и исправным платежом положенного оброка и других повинностей», поскольку ему немедленно необходимы были деньги. В противном случае он грозил «учредить господскую барщину и построить фабрику, которая будет мне приносить более пользы, а для крестьян более труда». В январе 1855 г. князь приказывал Кузнецову «рекрут справить преимущественно из крестьян дурного поведения, непалтельщиков оброка и вообще неблагонадежных людей, хотя бы они были одиночки и не состояли на очереди». Отзывая из села княжеского управляющего в мае 1857 г., Трубецкой поставил крестьянам новые условия оброка. Согласно им, крестьяне должны были выплачивать оброк в 8000 руб. ежегодно на 4 срока. Разделение оброка по тяглам предоставлялось миру, обиженные при этом имели право жаловаться помещику. Недоимок впредь допускать было нельзя – недостающая сумма раскладывалась на мир, после чего господину направлялся перечень недоимщиков с объяснением причин. Если причиной недоимки был несчастный случай, Трубецкой обязывался «оказать вспомоществование» потерпевшему, но «если недоимщик будет негодяй, пьяница, лентяй», то подлежал строгому наказанию. Жители вотчины обязаны были выбирать из своей среды лесников для охраны как собственных, так и господских лесов, а также оплачивать все издержки на бурмистра, писаря и лекаря. Первому полагалось жалование в 15 руб., второму – в 10 руб., а прочим – «по усмотрению мира». Возможная недоимка оброка каралась внушительным денежным штрафом. «Если и эти меры и взыскания не вынудят крестьян быть исправными, то не слушая более ваших просьб, выберу вам строгого управляющего и после того никакие просьбы не убедят меня вторично переменить управляющего на бурмистра» – заключал свои условия Трубецкой.

В исключительных случаях вотчинник оказывал «благодеяние» крестьянам, прощая наиболее пострадавшим недоимки. В январе 1856 г., получив именной список крестьянских семейств, у которых пал рогатый скот, Трубецкой «находя, что некоторые их них понесли чувствительную потерю», счел за благо простить недоимщикам, за которыми было свыше 15 руб., эту сумму, а остальным (кто был должен менее 15 руб.) – и вовсе снять недоимку. А вот крестьянина Г.И. Кудрина, имевшему недоимку в 807 руб. 98 коп., он не только не простил ее, но и обещал его в случае неуплаты денег в пример другим подвергнуть «строжайшему наказанию», а все семейство перевести на господскую запашку. Причина гнева князя была проста – «стыдно и непростительно ему, имевши хорошее состояние и четырех совершеннолетних сынов, быть таким законсенелым неплательщиком оброка». Еще одним «благодеянием» вотчинника стало появление в селе фельдшера, хоть его услуги и были обязаны оплачивать сами крестьяне. В январе 1857 г. он сообщал Е.Д. Роде, что «приискал и нанял здесь фельдшера для Парской вотчины». По приезду, последнему надлежало выделить 2-комантуню квартиру с отоплением, а также «для прислуги двух мальчиков, которых он будет обучать и фельдшерскому искусству». Еще двое мальчиков от 12 до 15 лет должны были отправиться для обучения тому же искусству в столицу. Содержание фельдшера и покупка медикаментов ложились на население и приблизительно оценивались в 1 руб. в год на тягло.

Наконец, именно князь принимал все решения относительно строительства и сдачи в аренду торговых рядов на ярмарке. В мае 1854 г. он разрешил перестройку четырех бумажных балаганов «с тем, чтобы она была сделана прочно и удобно» (по смете на 264,5 руб.). При этом князь отмечал, что для Парской ярмарки «настоящий гостиный двор слишком велик», а лавки в нем остаются большей частью не занятыми. В связи с этим Трубецкой предлагал «некоторые ряды, пришедшие в ветхость, упразднить». К середине 1850-х гг. среди парских крестьян появились уже первые удачливые купцы и промышленники, желавшие выкупиться на свободу. Владелец белильного заведения Иван Петрович Пономарев 30 августа 1853 г. скончался на Нижегородской ярмарке. Трубецкой «желая сохранить в надлежащей целости и должном порядке» оставшееся после него имение и «дать возможность продолжить» белильное производство, приказывал определить опекунами к этому имению старшего брата покойного Якова Петровича, а также Г.А. Лобанова и В.Г. Кудрина. Под их опеку попадали дети умершего – взрослый Михаил и несовершеннолетний Иван. В апреле 1855 г. князь приказывал возобновить взимание поземельного налога с заведения Пономаревых – по 250 руб. в год должен был внести Яков Петрович и его племянник Михаил Иванович Пономаревы. Ранее налог этот был отменен, поскольку Яков Петрович несколько лет заведовал Белозерской вотчиной Трубецкого.

Вскоре все перечисленные лица подали господину прошения о выкупе на волю. В ноябре 1856 г. он назначил выкупную сумму в 3400 руб. Г.А. Лобанову, в 2300 руб. В.Г. Кудрину, а Я.П. Пономареву уступить оказался со словами, что торговаться с ним более не собирается. Пономарев все же внес требуемую с него сумму. Тогда же выкупился на волю и И.М. Кузнецов. Условие, заключенное им с Трубецким в ноябре 1856 г., включало обязательство крестьянина проживать в прежнем каменном доме в Парском и пользоваться всеми угодьями, уплачивая хозяину за аренду 55 руб. в год вплоть до 1868 г. Во все время жительства он обязывался «вести себя кротко, ссор и кляуз ни с кем не заводить и никого из крестьян не обижать», начальству же «во всем быть почтительным и послушным». В противном случае господин имел право отказать Кузнецову в проживании – он должен был выехать в течение месяца, продав свой дом одному из крестьян. Таким образом, в парской вотчине к предреформенному времени уже сформировалась прослойка богатых крестьян, освободившихся от крепостной зависимости. В феврале 1857 г. Трубецкой сообщал управляющему, что если еще кто из крестьян желает откупиться, то это необходимо сделать до будущей ревизии. Выкупная сумма устанавливалась в следующем размере: 200 руб. за тяглого крестьянина, 100 руб. за молодого мужчину (от 15 до 28 лет), 75 руб. – за подростка (до 15 лет), 50 руб. – за женщину и 25 руб. – за девицу.

Впрочем, уже четыре года спустя в Парское пришла крестьянская реформа. К этому времени местные жители освоили не только торговые операции и белильное производство. В Парском чрезвычайно развилось изготовление гребней – как отмечает автор «Материалов для географии и статистики России», изданных в 1861 г., они производились в селе «на довольно значительную сумму». Впереди для жителей вотчины А.В. Трубецкого были длительные тяжбы с владельцем о величине выкупной суммы, размере «занадельных земель», остававшихся во владении помещика, аренде мельницы и плотины на р. Парше. По уставной грамоте, введенной в действие в январе 1864 г., за помещиком осталось более четверти различных угодий (304 дес.), но главное – ярмарочная площадь и земли под усадьбами, торговыми и промышленными заведениями купцов. Свобода далась крестьянам нелегкой ценой. Но впереди были годы Великих реформ, обещавших бурный рост экономике страны…

 

Егор Бутрин,

гл. археограф, к.и.н.