Города и веси… Лух. Часть 4

Характер торговых занятий лушан в середине XIX в. позволяют осветить ведомости о торговле. Согласно подобной ведомости за 1845 г., в числе купцов Луха выделялись Андрей Андреевич Мочалов и Ефим Егорович Соколов. Первый владел в городе двумя лавками и ренсковым погребом. Одна из лавок Мочалова представляла собой своеобразный «универсальный магазин» — в ней продавалось все, от чая и кожи до замков и башмаков. Вторая его лавка специализировалась на продовольственных товарах — соли, масле и «съедобных припасах». Из ренскового погреба, располагавшегося в собственном доме Мочалова, отпускались на вынос самые разные алкогольные напитки — от дорогих иностранных вин до «простонародных» пива и меда. Соколов в своей лавке торговал мелочным товаром и «пряденой бумагой» (еще одна такая же лавка принадлежала его брату Дмитрию). Также он содержал в собственном доме трактир, отпуская посетителям чай, виноградное вино, водку и пиво. Заведение более низкого класса — харчевню — открыл в наемном доме Борис Рукавишников. Там клиенты могли отобедать «харчевыми припасами», а также выпить чая, пива или меда. Еще одна «универсальная лавка» принадлежала Дмитрию Томилову — в ней можно было приобрести как продовольствие (хлеб, соль, масло, рыбу, мясо, ягоды), так и другие товары — от бумаги и посуды до табака и скипидара. Менее широк был спектр товаров в «универсальной лавке» Степана Гаврилова — холст и пестрядь дополнялись такими товарами, как свечи, мед, сера и гвозди.

Значительная часть юрьевецких торговцев имела лавки с «мелочным товаром». В его состав входили: тесьма, иглы, пуговицы, крючки, кресты, серьги, а также простые химические товары (сера и купорос). Всего таких лавок было восемь. Из пяти лавок продавались «простые лакомства». Четыре лавки торговали «железным товаром для крестьянской промышленности» (они принадлежали юрьевецким кузнецам), столько же хозяев продавали сальные свечи и мыло, еще двое — табак. В лавках купцов Ивана Васильевича Мутовкина и Егора Петровича Наваркина имелся широкий ассортимент «полотняного товара»: бумага, ситцы, холстины, нанка, миткаль, платки. Специализированным был ассортимент лавки Ивана Петухова — только лошадиная упряжь и «подседельные снасти». Наконец, почти треть лавок в Лухе (15 из 48) принадлежали крестьянам окрестных деревень. Четверо Фирсовых из д. Грибунина (Дмитрий, Лаврентий, Герасим и Нестер) продавали «кожевенный товар», крестьянин той же деревни Дмитрий Орефин торговал кожаными рукавицами. Рукавицы продавали также крестьяне д. Ломов (Яким Иванов) и д. Орефина (Федор Никитин), а Иван Николаев из с. Парского — еще башмаки и сапоги. Пятеро крестьян (четверо из д. Якушихи и один из д. Рудина) раздавали по домам пряжу для тканья «китайки», а еще двое (с. Порздней и д. Лопырей) занимались окраской пряжи и «крашенины».

Большинство этих торговцев имели весьма невысокий оборот и никогда не получали гильдейских свидетельств. По ведомости о лухских купцах 1852 г., наиболее крупным дельцом являлся Александр Дмитриевич Соколов: он продавал «разным мелочный красный и игольный товар» из кладовой при собственном доме, общественной лавки, а также «в других селениях и городах по торговым дням» на 10000 руб. Марья Петровна Наваркина и Настасья Федоровна Соколова торговали таким же товаром из общественных лавок (годовой оборот 2000 и 1500 руб.). Не слишком выдающейся была и торговля Андрея Андреевича Мочалова, содержавшего ренсковый погреб и «универсальную» лавку (2500 руб. в год). Такой же оборот имел Иван Васильевич Мочалов, торговавший из лавки «мукой, крупой и другими съестными припасами». А продававшая те же товары Степанида Васильевна Пастухова имела оборот всего 1500 руб. Алексей Иванович Баклушин дважды в год ездил в Харьков, закупаясь там фруктами, которые продавал «на обратном пути в разных городах и селениях». Он брал также небольшие подряды на перевозку товара для других торговцев, нанимая четырех работников. Аналогичной деятельностью занимался и Тарас Абрамович Мельников. Но нанимал он всего одного работника, а оборот его был существенно ниже — всего 1000 руб. (против 2500 руб. у Баклушина). Перечисленными восемью лицами (а также братьями Дмитрием и Петром Дмитриевичами Мочаловыми, содержавшими кожевенный завод) исчерпывалось лухское купечество в 1852 г. Не упомянута в этой ведомости В.И. Доброхотова, которая «раздавала бумажные китайчатые основы для тканья» и торговала «красным товаром» в общественной лавке (она фигурирует в ведомости 1853 г.). Еще двое мещан и четверо крестьян выбрали специальные свидетельства на лавочную торговлю. Мещанка Ф.В. Демидова продавала муку, крупу и табак, а мещанин И.И. Сосунов — «лакомства». Крестьяне торговали сапогами (Иван Николаев из с. Парского), шляпами (Михаил Васильев из с. Кромы), а также холстом и «крашениной» (Фотей Антонов из д. Рудина и Федор Пугин из с. Архангельского).

В 1850-х гг. частные лавки в городе постепенно ликвидируются, а старые корпуса общественных лавок заменяются новыми (первый был окончен в 1850 г., второй — в 1858 г.). К 1862 г. единственной собственной лавкой в Лухе, располагавшейся на торговой площади, владела упомянутая выше С.В. Пастухова. В 1854 г. к упоминавшимся выше купцам прибавились двое иногородних, ведших торговлю в Лухе — крестьянин Гороховецкого уезда Т.И. Мутовкин продавал «красный товар», а купец 1-й гильдии П.Д. Посников — съестное (хлеб, чай и сахар). Он открыл собственную лавку при доме одного из местных мещан, наняв приказчиком хозяина дома, Н.И. Винокурова. Как видим, крупные торговцы в большей степени специализировались на поставке продуктов питания, универсальных товаров и ткани. Остальные довольствовались мелкими товарами, для реализации которых нанимали общественные лавки: всего в ведомости отмечены девять лавок с «мелочным товаром», пять — с железом, четыре — с «лакомствами» (орехами, пряниками и конфетами), а также три — с табаком (хозяин одной из них, Д.П. Томилов, продавал еще и хлеб). В них торговли лухские мещане — Соколовы, Егорьевские, Мочаловы, Первовские… Пять лавок принадлежали крестьянам, красившим в доме бумажную пряжу и возившим в Лух для раздачи гражданам — их общий оборот не превышал 400 руб. Двое крестьян (д. Орлихи и д. Шахова) продавали в лавках шапки, еще двое (с. Парского и д. Фефина) — кожаную обувь (сапоги и башмаки). Наконец, из трех лавок продавался домашний крашеный холст — две принадлежали юрьевецким мещанам, одна крестьянину д. Рудина. А еще семеро мещан торговли на площади из возов хлебным товаром, закупавшимся в близлежащих селениях.

К 1870 г. лухский рынок не слишком изменился. В журнале поверки торговых заведений города за этот год перечислены 10 лавок в Гостином дворе. Большая часть их (6) предлагала «панский товар»: полотна суконные, шерстные, ситцевые и шелковые разных сортов. Все они принадлежали местным купцам: три — Тимофею Ивановичу Мутовкину, две — Петру Степановичу Панину, одна — Александру Дмитриевичу Соколову. В остальных торговали бакалеей и хлебом (лавки купцов Екатерины Семеновны Винокуровой и Андрея Андреевича Мочалова), скобяным товаром (И.А. Черственков), лакомствами и табаком (А.Н. Верховская). Последние две лавки принадлежали мещанам, что еще раз указывает на главные статьи крупной торговли в Лухе — хлеб и полотно. Еще имелись две частные лавки, также торговавшие хлебом — на Базарной площади (Е.В. Второв) и на Костромской ул. (И.И. Сосунов). Последняя располагалась при доме, рядом с которым ее хозяин имел также «курень для печенья пряников». Кроме того, упомянутый выше купец А.Д. Соколов имел при доме «палатку», из которой его сын также продавал «панской товар». На Гостином дворе находились также 9 «мелочных лавочек»: из трех продавали «мелочный товар», из двух — «крестьянские лакомства», еще двое хозяев занимались окраской пряжи. Наконец, три «мелочные лавочки» торговали специализированными продуктами: оконными рамами, скобяным товаром и постным маслом. Еще две «мелочные лавки» располагались «под домами» Е.Е. Кутузовой и Е.С. Винокуровой — из обоих продавали «хлебный товар». «На галерее» общественных лавок снимали торговые помещения крестьяне: они торговали рукавицами и шапками (по 3 лавки), сапогами (2 лавки), а отставной унтер-офицер В.А. Шапошников продавал «мелочный товар».

Еще целый ряд «мелочных торговцев» занимали менее престижные точки: в балагане на площади торговали трое мещан (мелочным товаром, лакомствами, мылом и свечами), а под навесами для калачной и мясной торговли — 12 чел. (из них лишь двое мещан, остальные — крестьяне с. Филисова). Они продавали печеный хлеб (10 чел.), крестьянин с. Кормы — «снурки и тесьмы», а лухский мещанин П.Г. Рябиков — мясо. Кроме того, значительное число крестьян (17 чел.) и мещан (12 чел.) торговали в Лухе под крытым навесом с возов и полков на базарной площади. Они продавали разного рода хлебный товар (15 чел.), выделанные овчины (5 чел.), лакомства (2 чел.). По одному торговцу приходилось на мелочный товар, скобяные изделия, бумажные платки, конскую сбрую, сундуки, фарфоровую посуду, а также воротники из кроличьих хвостов. Если численность стационарных торговых заведений в Лухе с 1845 по 1870 гг. практически не изменилась, то сфера алкогольной торговли и общественного питания развивалась достаточно активно. В 1845 г. упоминается три заведения, относившиеся к этой сфере — ренсковый погреб А.А. Мочалова, трактир Е.Е. Соколова и харчевня Бориса Рукавишникова. Долгое время численность этих заведений не изменялась. Лишь в 1860 г. впервые упоминается второй ренсковый погреб (его открыла купчиха Е.С. Винокурова), а к 1870 г. появился и третий (П.А. Деребизовой). Еще быстрее росло количество трактиров: в декабре 1864 г. городская Дума получила прошения об их открытии на следующий год от четырех лиц. При этом если двое из них относились к купеческому сословию (Василий Герасимович Мельников и Екатерина Семеновна Винокурова), то двое других принадлежали к мещанству (Иван Егорович Пермяков и Иван Андреевич Сурин). Все они желали открыть заведения на Площадной улице, причем двое — в съемных домах.

Таким образом, «трактирное дело» сулило в этот момент неплохие финансовые выгоды. В трактире дозволялось продавать для употребления на месте и на вынос «кушанья всякого рода, десертные припасы, кондитерские изделия». Спиртные напитки (виноградные вина, портер, пиво и мед) можно было отпускать «только распивочно», по особому свидетельству разрешалась продажа табака и сигар, не запрещалось иметь бильярд, а также «дозволенные законом игры и музыку». Работа этих заведений продолжалась с 7 часов утра до 11 вечера. Одновременно с трактирами увеличивается и число «питейных домов»: с декабря 1864 г. до июля 1865 г. Дума приняла 12 прошений об открытии подобных заведений. Трое мещан просили разрешить им открыть заведения в доме Е.Е. Кутузовой «для продажи хлебного вина и водок распивочно и на вынос». А.Н. Никитин хотел использовать для заведения амбар при доме И.А. Сурина, А.А. Балакирев — дом И.П. Кокорева, К.Ф. Деребизов — дом И.А. Мочаловой, П.Г. Рябиков — дом П.И. Шаровой, а Л.И. Соколков — дом тестя М.И. Первовского. А.И. Первовский планировал открыть заведение в своей фруктовой лавке (в общественном корпусе). Лишь трое лушан желали использовать для заведений собственные дома: Е.Е. Мочалова (Воскресенская ул.), Ф.Д. Дьяконов (Костромская ул.), А.Е. Наваркин (Юрьевецкая ул.). Наконец, четверо мещан в декабре 1864 г. подали прошения о разрешении открыть постоялые дворы с продажей вина, причем один из них (И.И. Мочалов) также хотел открыть его не в собственном доме, а в доме П.Ф. Гаврилова на углу Площадной и Нижегородской улиц. Таким образом, в 1865 г. в Лухе действовало 20 заведений с продажей вина.

К 1870 г. кроме трех ренсковых погребов, в городе имелся оптовый винный склад на Костромской ул. Принадлежал он Николаю Ивановичу Клепикову, а оптовой продажей спирта и вина с него занимался мещанин К.Ф. Деребизов. Клепиков же владел и водочным заводом, занимавшимся «выделкой водок и наливок» (его возглавлял крестьянин Д.М. Прокофьев). Численность трактирных заведений увеличилась до пяти. Первое принадлежало Е.С. Винокуровой, а еще четыре имели громкие «фирменные» названия: «Свобода» (И.А. Сурин), «Россия» (Е.А. Жемчугова), «Кострома» (И.А. Черственков), «Золотой век» (В.Г. Мельников). Все трактиры, как и прежде, находись в самом центре города — на Площадной улице. Там же располагалась и «белая харчевня» Е.Е. Молчановой, где гости могли угоститься не только чаем, но и крепкими напитками. Численность питейных домов снизилась до трех — Е.Е. Кутузовой, А.Е. Наваркина и И.Ф. Дьяконова. Как видим, их хозяевами остались те лица, которые открыли их в собственных домах в отдаленных от центра частях города. Постоялый двор и вовсе остался лишь один — П.Т. Первовского, причем торговля вином в нем не велась. Кроме этих заведений, появилась в Лухе также вольная аптека с продажей фармацевтических препаратов, принадлежавшая Викентию Францевичу Рейнгарду.

Как уже отмечалось главным занятием лухских жителей было сельское хозяйство. А основной посевной культурой в городе был лук. В «Военно-статистическом обозрении Российской империи» (1848 г.) отмечалось, что лушане, кроме мелочной торговли, занимаются «с успехом разведением луку, который продают в разные места». В отчетах Лухской думы за 1851, 1853, 1856, 1860 гг. сообщается, что торговля лухских обывателей «простирается более овощами». Промышленность в городе «особенной значительности не имела»: купцы торговали красным, москательным, мелочным, бумажным и хлебным товаром, мещане – занимались огородничеством, сбытом огородных семян и овощей. Небольшая часть мещан в розницу «с возов» продавала хлеб, закупленный оптом, некоторые – сбывали сработанные на дому простые бумажные ткани. Согласно отчету 1851 г. лухские товары (бумажное тканье, огородные овощи и семена) сбывались не только в городе, но и развозились лушанами по окрестным селениям «взамен» тамошних «изделий и произведений». Из этих «изделий» упоминаются «бумажная пряжа средних сортов» и огородные семена — но они закупались в деревнях «в гораздо меньшем количестве против сбыта», поскольку большинство лушан сами поставляли семена крестьянам.

В связи с этим экономическое состояние города сильно зависело от урожая овощей. По отчету 1853 г., внутренняя торговля в Лухе «умалилась по случаю малого урожая разных огородных овощей» и сильных дождей, размывших сельские дороги – «отчего существовали грязи, поэтому закупка и распродажа товаров для торговцев была весьма затруднительна». В 1860 г. внутренняя торговля также не увеличилась, «потому что урожая в городе против прошлого года огородных овощей было не более». Номенклатуру овощной торговли характеризует отчет 1873 г. – в нем значится, что мещане засаживают арендованную у города землю «луком, картофелем, огурцами, капустою и другими овощами». Сбыт этих продуктов они производят как в самом Лухе, так и на окрестных сельских базарах, «чем самым и обеспечивают себя продовольствием». В 1860 г. лушане получили со своих огородов 576 четв. картофеля (59,2 тн): 51 четв. – купцы, 450 четв. – мещане и 75 четв. – лица других сословий. Посеяно было при этом 192 четв. (19,73 тн), то есть урожай оказался сам-третий. Посевы этой огородной культуры постепенно росли: если в 1856 г. лушане собрали 504 четв. картофеля (посадив 168 четв.), то уже в 1869 г. — 699 четв. (посадив 233 четв.), а в 1873 г. – 860 четв. (при посеве 215 четв.).

Впрочем, эта культура была отнюдь не ведущей, несмотря на все усилия правительства по внедрению картофеля. Еще 15 февраля 1843 г. был издан указ Николая I о дальнейшем распространении картофеля. Направляя его в Лухскую думу, костромской губернатор предписывал внушать горожанам, «какая польза проистекает от усиленного разведения» этого овоща. Наиболее усердным «в разведении сего предмета» обещались даже государственные награды. В результате этого в 1843 г. в Лухе было посеяно 209 четв. картофеля, а собрано 1485 четв., тогда как в 1842 г. посеяли 38 четв., а собрали 530 четв. Данные об урожайности представляются сильно завышенными. Но в любом случае, всплеск картофельных посевов после указа 15 февраля 1843 г., в долгосрочной перспективе не привел к особым изменениям. Лук оставался основной сельскохозяйственной культурой в городе, да и стоимость его была несколько выше (в 1873 г. четверть картофеля стоила 3 руб., а лука — 4 руб.).

Как уже говорилось, для огородов лушане использовали общественную землю из числа отведенных им угодий. Городской выгон горожанам был отведен 23 мая 1771 г. землемером кн. Василием Шелешпанским с севера, юга и востока от города (881,9 дес.). Согласно описи 1869 г., грунт его был глинистым, а «степень произрастания» травы — посредственной. Усадебная земля была отведена городу землемером Иваном Шмидтом 25 августа 1796 г. на югу по левому берегу реки (191,7 дес.). Под огороды в частное пользование гражданам Думой были отданы как «выгонные» земли (всего к 1869 г. — 59,8 дес.), так и пустопорожние «селитебные» участки в кварталах с 9-го по 21-й (99,3 дес.). Впервые арендная плата за эти земли была установлена лишь в 1837 г. Юрьевецкий предводитель дворянства С.Ф. Плаутин 18 февраля 1837 г. предписал присутствию лухской Думы исправить проект росписи городских доходов и расходов. Трое депутатов предложили установить ежегодный сбор с «огородных земель»: с селитебной земли — 0,5 коп. с саж., с выгонной — 0,25 коп. с саж. Это решение было утверждено мирским приговором 6 мая 1837 г. Арендная плата была мизерной. Согласно ведомости 1841 г., в пользовании лухских граждан находилось 217 участков (57,7 дес.) общественных земель, отданных им под огороды. Плата с квадратной сажени, установленная три года назад, взималась ассигнациями (серебром она составляла 0,07 коп. с саж.). При этом многим лушанам принадлежало по нескольку огородных участков. И.А. Уметов владел четырьмя участками (2972 кв. саж.), И.И. Кашин — двумя (2238 кв. саж.), а И.П. Первовский — одним (1530 кв. саж.). В среднем размер участка составлял 638 кв. саж. Долгое время лухские мещане владели этими участками практически бесплатно: кузнецы за 120 кв. саж. в 1841 г. уплачивали 8 руб. 57 коп. серебром, владелец кирпичного завода за 84 кв. саж. — 1 руб. 42 коп., тогда как за 138549 кв. саж. огородов их владельцы платили всего 98 руб. 96 коп. На исходе 1851 г. этой ситуацией озаботилась городская Дума, поскольку городской бюджет трещал по швам. 10 ноября 1852 г. был рассмотрен приговор градского общества. Согласно ему, «взамен упадающих в значительном количестве доходов по случаю уменьшения в городе еженедельных базаров», предполагалось со следующего года повысить арендную плату с квадратной сажени огородных земель с «выгонной» земли до 0,5 коп., а с «селитебной» — до 1 коп. ассигнациями. Проект был представлен в губернское правление.

Однако эти предложения серьезно расходились с общепринятым порядком сдачи «арендных статей». Губернское правление предписало выгонные и селитебные земли, занимаемые лушанами под огороды, «из их владения отобрать и разделив на участки, отдать желающим с торгов». Дума в ответ 20 февраля 1852 г. просила оставить эти земли по прежнему во владении граждан за «посаженную плату», поскольку ежегодная сдача с торгов была весьма обременительна. Кроме того, гласные сетовали, что остановился сбор арендной платы с этих земель на нынешний год. Это заставило костромских чиновников несколько смягчить требования — они предлагали сдавать участки в долгосрочную аренду на 5 лет, но непременно с объяснением «сколько в каждом участке заключается земли» и в какой черте она находится (выгонной или усадебной). Плату предлагалось повысить вдвое сравнительно с предложением горожан — до 2 коп. с сажени «селитебной» земли и до 1 коп. с выгонной. Думе при этом было объявлено замечание «за уклонение от исполнения в точности предписаний начальства». По этому поводу вновь состоялось общее собрание граждан (29 апреля 1852 г.), на котором было решено плату увеличь вдвое, повысив ее до 0,25 коп. с «выгонной» и 0,5 коп. с «селитебной» земли (но уже серебром). Таким образом, она возрастала со 114,28 руб. до 228,58 руб. в год. При этом земля должны была остаться «в прежнем положении» вопреки указаниям из Костромы. Мотивировалось это тем, что «отдаваемая во временное владение, удобренная прежними владельцами земля истощится», после чего никто ее в аренду взять не пожелает.

Между тем специальный топограф по предписанию губернского правления вычислил, что под огородами селитебных земель имеется 143656 кв. саж. (59,8 дес.), а выгонных — 40380 кв. саж. (16,8 дес.). Таким образом, при применении предложенной костромичами таксы, годовая арендная плата повышалась до 3276,92 руб. ассигнациями (936,26 руб. серебром). Неудивительно, что в мирском приговоре лушане от взятия земли в аренду за такую сумму (превышавшую прошлогоднюю более чем в восемь раз) отказывались «по бедному состоянию». Костромское губернское правление с заключением Думы в целом, оказалось согласно, но предпочло от решения вопроса воздержаться, представив дело с изъяснением вышеописанных обстоятельств» на суд Министра внутренних дел. В итоге в Лух был направлен чиновник особых поручений при костромском губернаторе В. Троицкий. Он должен был выяснить, на каких основаниях граждане Луха владеют своими участками. Дума разъясняла, что многим владельцам они были отведены еще городской ратушей, а билетов на земли не имеют, поскольку получили эти участки по наследству. Прежние реестры владельцев тоже не отражали настоящего положения дел, так что был составлен новый. Следствие привело чиновника к неожиданным результатам — оказалось, что значительная часть граждан владеет землями по наследству, а многие и вовсе никаких «посаженных денег» не платят. Отведенные им «под селитьбу» места никогда не застраивались, а «употреблялись под произрастание овощей на продажу». В связи с этим он просил Думу «поверить владение означенными землями» и провести их освидетельствование вместе со становым приставом. Наконец, 17 января 1853 г. губернское правление вернулось к прежнему предложению, назначив плату на квадрантную сажень «селитебной» земли в 2 коп., а выгонной — в 1 коп. Но лушане отказались принять это предложение «по причине бедности». Впрочем, и определенная ими самими плата оказалась чрезмерной — 12 февраля 1853 г. градское общество сообщало, что на пятилетнюю аренду никто согласия не изъявил. Плата по общественной таксе (в 0,5 коп. и 0,25 коп. серебром с кв. саж.) была признана слишком обременительной. Лушане сетовали, что приговор от 29 апреля 1852 г. сделан ими «без расчисления выгоды» и такую плату большинство горожан вносить просто не сможет. В таком случае «бедный класс граждан, не имея другой промышленности, кроме владения этой землею», мог прийти «в крайнее разорение». Они просили сократить сумму, определенную губернским правлением, вдвое — до 468 руб. 13 коп. Кроме того, просители попытались настоять на том, что начальник городской съемки ошибся в подсчете огородных земель.

В ответ 4 июня 1853 г. губернское правление предписало одного гласного Думы и городового старосту «приступить к измерению всей земли под огородами при каждом владельце». Для этой цели Думой были избраны мещане Н.Н. Наговицын и А.В. Панин. Однако собранные ими данные оказались еще более неутешительными: по двум книгам Наговицына и и Панина, лушане имели под огородами 148874 кв. саж. (62 дес.) «селитебной» и 52995 кв. саж. (22 дес.) выгонной земли. При этом губернское правление предписывало не застроенные земли в городской черте застроить в течение трех лет, а огороды перенести исключительно на выгон. В октябре 1853 г. лушане сделали последнюю попытку добиться своего. Они указывали, что у владельцев земля находятся в «неравном количестве» — на участках от 200 до 1000 кв. саж. При заключении контракта, арендатор должен был предоставить залог в исправном платеже, на что многие мелкие землевладельцы были просто не способны. Ввиду этого они просили уволить их от залогов «по случаю беднейшего состояния», а недоимки взыскивать как обычно — с имущества. Аргументы представлялись вполне уважительными — но не для костромских чиновников. 23 ноября 1853 г. очередным указом губернского правления огородникам было предписано в январе и феврале следующего года в обязательном порядке заключить контракты на аренду своих участков. В противном случае они рисковали лишиться земель. Судя по всему, предписание об обязательной застройке «селитебных» земель не было выполнено — согласно описи 1862 г. они были целиком «обращены под огороды, луга, выгон, пашни и кустарники». При этом аренда платилась только с выгонных земель — всего со 143656 кв. саж. (59,8 дес.) по 1 коп. ассигнациями с кв. саж. (410,44 руб. в год). Таким образом, арендная плата была увеличена вчетверо, но «выселения» огородников с пустых «селитебных» земель горожанам удалось избежать.

Финансовая «дыра», возникшая в городском бюджете в начале 1850-х гг., стала следствием временной победы крестьян соседней Тихвинской слободы в многолетней «торговой войне»: в 1850 г. они получили право устраивать еженедельные базары по субботам. В отчете городской Думы за 1851 г. с прискорбием отмечалась, что в результате этой практики «внутренняя торговля жителей против прошлых лет пришла в совершеннейший упадок». Слобода находилась на расстоянии 3 верст от города. Крестьянам окрестных селений, составлявших основную клиентуру лухского торга, было гораздо выгоднее торговать именно там. В общественном приговоре, составленном 17 октября 1850 г., граждане просили «высшее правительство» отменить эти базары, поскольку после их появления понедельничные лухские базары «совершенно уничтожились», а горожане оказались в «еще большей против прежнего бедности». Для покупки самых «маловажных» вещей лушанам теперь приходилось отправляться в слободу, что для одних оказывалось «отяготительно», а для других — и вовсе невозможно. Кроме того, «подвергся совершенному упадку доход с городских оброчных статей», значительно сокращая бюджет города. Поскольку на лухских базарах «против прежнего не бывает и третьей части народа», годовой доход с лавок должен был снизиться на 200 руб., с весов — на 100 руб., а с очищения площади и с полков — на 60 руб. Лушане отмечали, что их город «по званию своему и по народонаселению предпочтительнее слободы» (в которой насчитывалось лишь 15 дворов) и указывали, что крестьяне без ущерба для себя могут отовариваться на лухском торге. В ответ на это прошение последовал запрос помощника Костромского окружного начальника о лухской торговле. В мае 1851 г. лушане доносили, что в городе работают всего семь купцов: Е.П. Наваркин торгует полотном, А.А. Мочалов, И.В. Мочалов и И.Г. Пастухов — съестными продуктами, Е.Е. Соколов и А.И. Баклушин — мелочным товаром. Наконец, Т.А. Мельников продавал огородные семена и овощи. Поскольку большинство лушан для покупки и продажи товаров ездили в другие места (Парское, Филисово, Порздни, Пучеж), перевод базаров в Тихвинскую слободу наносил им ощутимый удар — этот бизнес у них неминуемо перехватывали крестьяне.

Городские торговые оброчные статьи (лавки, полки и весы) после резкого «упадка торга» никто в аренду взять не захотел — они были отданы в хозяйственное распоряжение Думы. Всего оброчные статьи приносили дохода 1086,62 руб. в год, причем половина сбора приходилась на торг: 300 руб. за лавки, 150 руб. за весы и меры, 67 руб. за полки, 47 руб. — за «очищенье конского настоя». В декабре 1851 г. лухская Дума доносила, что доход с лавок снизился на 150 руб. (с 350 до 200), с весов и мер — на 50 руб. (с 150 до 100), а с полков — на 30 руб. (с 60 до 30). Как видим, картина была не такой печальной, как рисовали горожане в приговоре годичной давности, но все же достаточно красноречивой. При этом перспективы рисовались не самые радужные — неизбежен был дальнейший «упадок городских базаров». Таким образом, опыт Тихвинских базаров оказался негативным — переход торга из города в сельскую местность фактически отнимал у горожан и без того скудные привилегии. В результате Министр внутренних дел внял мольбам жителей Луха — торги в Тихвинской слободе были закрыты по его представлению указом от 18 марта 1852 г.

Семь лет спустя слободские крестьяне вновь попытались возобновить базары: 18 ноября 1859 г. Костромская палата государственных имуществ получила от них соответствующий мирской приговор. Пять месяцев спустя палата просила губернское правление вновь разрешить еженедельные базары в Подмонастырной слободе. В ответ жители Луха направили в Кострому свой общественный приговор, требуя запретить базары, подрывающие торговлю и наносящие ущерб «городским доходам». Для иллюстрации последнего положения была даже представлена таблица, отражающая доход с торговых оброчных статей до введения Тихвинских базаров (в 1849-1850 гг.), во время базаров (1851-1852 гг.) и после их отмены (в 1853-1857 гг.). Исходя из этой таблицы, введение слободских базаров снизило средний доход с лавок на 30,48 руб., с весов и мер — на 19,2 руб., с 30-ти полков — на 3,9 руб., с «конского настоя» — на 12,57 руб., с проруби — на 7,6 руб., а с перевоза — на 92 коп. Если в годы Тихвинских базаров средний доход с торговых статей Луха составлял 433,63 руб., то в годы без них — 508,66 руб. В целом, падение отнюдь не представляется критическим, особенно на фоне того, что эксперимент с базарами продолжался всего два года. Мы помним, что в общественном приговоре 1850 г. горожане грозили снижением их доходов на 360 руб., а в доношении 1851 г. определяли убытки в 230 руб. В действительности, убытки были меньше втрое, причем в некоторые свободные от Тихвинских базаров годы прибыль была даже менее. Так, в первый «послебазарный» 1853 г. за лавки удалось выручить всего 246 руб. (в годы базаров — по 250 руб.), а в последний год до базаров оказались весьма низкими доходы с весов (98,58 руб.) и полков (25,35 руб.). В первый же «базарный» год доход с весов поднялся до 100,66 руб., а с полков — до 52,42 руб.

Таким образом, аргументы горожан отнюдь не были убедительными. Тем не менее, в мирском приговоре от 12 сентября 1860 г. граждане Луха настаивали на отмене слободских базаров. Они отмечали, что крестьяне в них «существенной надобности» не имеют, поскольку путевое сообщение Луха со слободой «весьма удобно, даже в мокрое время осенью или весной». Кроме того, горожанам были жизненно необходимы доходы с оброчных статей (которые якобы должны были упасть «в половину против ныне выручаемого»). Эти доходы шли не в частные руки, а обращались «на возложенные на город законом обязанности» (содержание администрации, присутственных мест и благоустройство). Недостаток бюджета можно было пополнить лишь дополнительным общественным сбором, что грозило разорением малоимущим «так как почти каждое в обществе нашем лицо, особенно в нисшем оного классе, имеет состояние самое бедное и пропитание себе имеет единственно только от одних своих огородных овощей, которые распродаются в городе по одним базарным дням». В результате денег у представителей «нисшего класса» оставалось только на пропитание и уплату податей которые ими вносились «с большей тягостью по бедности своей». Таким образом, по указанию Думы, для большинства горожан выращивание и продажа овощей являлась если не единственным, то преимущественным источником дохода. Перенос базаров в Тихвинскую слободу наносил удар именно этим горожанам — они в одночасье лишались основного рынка сбыта. Губернские власти были вынуждены вновь прислушаться к лухской Думе — ходатайство крестьян о возобновлении базаров было отклонено.

Как мы видели, городской бюджет во многом складывался из поступлений с «окладных статей». По данным на май 1851 г., арендный сбор с огородных земель приносил 114,29 руб., с 10 кузниц — 8,57 руб., с 3 заводов (кирпичного, чугунного и кожевенного) — 11,43 руб., с харчевни — 12 руб., с 3 постоялых дворов — 4,28 руб., а с перевоза и проруби — по 4 руб. Высоким был сбор с сенокосных участков — 332,85 руб., не очень большим — с рыбных ловель (30 руб.). Остальные окладные статьи относились к торговой площади — лавки приносили 250 руб. в год, весы и меры — 100 руб., полки — 50 руб., очищение «конского настоя» — 23 руб. Все эти статьи сдавались в аренду на год или несколько лет за определенную годовую плату. Наиболее древней из этих статей был рыболовный сбор. В аренду отдавалась «состоящая во владении города часть реки протяжением около пяти верст». Окладной сбор за ловли не слишком менялся: в 1797 г. он составлял 28 руб., в 1846 г. — 28,25 руб. Год спустя рыбные ловли были арендованы сразу на четырехлетний срок за 30 руб. В марте 1857 г. ловли получил мещанин И.Д. Рукавишников за 32,8 руб., а к 1861 г. они арендовались за 27,15 руб. Арендатор имел право на лов рыбы в течение всего летнего сезона, причем обязывался по закону 1842 г. «заколы делать не из толстых свай, а из тонкого леса», чтобы по истечении осени «с легкостью вытащить их, не оставляя ничего к засорению речного фарватера».

Гораздо более прибыльным был сенокосный сбор. Всего в распоряжении города находилось 14 сенокосных лугов на 166,19 дес., примыкавших к городу с юга и запада «в недальнем расстоянии». Сенокосы были расположены по обеим берегам реки. В аренду они сдавались обычно в летний сезон, причем доходность их в 1850-х гг. сильно повысилась. Если в 1844 г. луга сдавались в аренду за 99,72 руб., то год спустя — за 89,55 руб. Костромская губернская палата 23 июня 1845 г., скрепя сердце, была вынуждена санкционировать эту аренду, поскольку время сенокоса приближалось, а «никакого распоряжения к возвышению цены на означенные пожни» она сделать не могла. А вот уже в 1851 г. сенокосы сдавались в аренду за 332,85 руб. В дальнейшем оплата за них еще возрастала. В 1857 г. первый контракт на «содержание луга на летнее время» была заключен городской Думой 30 мая, а последний — уже 22 августа. Луг Плетень за 34 руб. получил мещанин Л.В. Красильников, Подчисть за 37 руб. — Е.В. Второв, Замельничный за 58,75 руб. — Егор Евстратов, Мартыновку за 13 руб. — М.П. Чертулин, Зимняк за 17,8 руб. — В.И. Красильников, Куриловку за 17,7 руб. — Н.Ф. Гаврилов, Подсосну за 39 руб. — А.Д. Рукавишников, Деревяновку за 23,7 руб. — В.Г. Мельников, Артемьевку за 58,1 руб. — И.Д. Рукавишников, Большой за 34 руб. — П.Т. Первовский, Старый Перевоз за 9 руб. — Х.Я. Баженов, Дубники за 32,5 руб. — В.И. Первовский, Курасовку за 15,1 руб. — Т.А. Мельников, а Быковку за 33 руб. — И.М. Кашин. Таким образом, общая сумма аренды составила уже 422,65 руб. К 1860 г. она выросла уже до 530,2 руб., а к 1861 г. — до 665,61 руб. А вот лесные угодья в аренду не отдавались. На трех лесных дачах принадлежащих Луху (четвертая — Свинуха, поступила во владение города в 1857 г. из казны), произрастала ель, сосна, береза и ольха (общий размер — 594,19 дес.). Но промысла в них не производилось и лесосек выделено не было. Лес оберегался путем ежегодного назначения выборного лесника «по выбору общества».

Арендатор перевоза обязывался во время весеннего половодья перевозить через р. Лух «проходящих пеших людей в исправном судне из своего кочта, взимая плату по таксе, установленной Думой». Содержатель обязан был иметь на перевозе две лодки. В 1849 г. плата за перевоз была установлена в размере 4 руб. и не слишком повысилась в дальнейшем. В январе 1857 г. мещанин П.П. Курицын взял перевоз в аренду за 5 руб. в год, в 1860 г. перевоз сдавался за 6,25 руб., но уже в следующем — всего за 4,5 руб. «Пролубщик» брал в аренду право очищения прорубей для водопоя на льду реки. В августе 1845 г. за это право торговались тот же П.П. Курицын и В.И. Первовский — выиграл последний, предложив 6 руб. и «перебив» высшую ставку противника на 40 коп. В 1853 г. этот сбор повысился сразу до 10,7 руб., а уже в январе 1857 г. мещанин Н.А. Таланов взял на себя содержание прорубей за 14,5 руб. Правда, в дальнейшем плата несколько понизилась — до 10 руб. в 1861 г. Кроме того, на оброк сдавалась очистка конского навоза с площади. Согласно контракту, летом его требовалось «убирать частовременно, но ничуть не захватывая земли и не делая на площади ям». В 1849 г. эта арендная статья сдавалась всего за 33 руб., но уже в январе 1857 г. мещанин Я.П. Мельников получил ее за 51 руб. Кроме того, на оброк сдавалась очистка коровьего навоза на городском «пригоне для скота». Арендатор также давал обязательство в «частовременной уборке» — в марте 1857 г. это право получил за 19,4 руб. мещанин Х.Я. Баженов. В дальнейшем плата повысилась, к 1861 г. составляя уже 37,55 руб. Как видим, в целом в 1850-х гг. доходность арендных статей постепенно растет (особенно это касается сенокосов, плата за которые увеличилась с 1845 по 1861 г. в 7,5 раз). Но в целом плата зачастую зависела от желания конкретного арендатора — в случае его отсутствия Думе приходилось принимать статью в свое «хозяйственное распоряжение», как это случилось с весами, полками и лавками в период Тихвинских базаров 1851-1852 гг.

На примере этих торговых объектов можно рассмотреть сам процесс сдачи в аренду оброчных статей. Прежде всего, городской Думой разрабатывались кондиции (правила) на сдачу объектов. Затем они утверждались в губернском правлении, после чего публиковались объявления о торгах. Они распространялись через земские суды и градские полиции во все ближайшие уезды (Кинешемский, Юрьевецикй, Вязниковский, Нерехтский, Шуйский, Гороховецкий). Кроме того, объявления публиковались в главной губернской газете — Костромских губернских ведомостях. В них желающим предлагалось явиться в Думу для торгов в определенный день и час. Торги обычно производились за месяц до начала срока арендного содержания. В 1845 г. торги на сдачу двух лавочных корпусов, а также мер и весов в Лухе состоялись 27 ноября 1845 г. Отдельно сдавались: старый лавочный корпус, новый корпус и пристройки к ним. За новый корпус состязались 6 чел., за старый — 7 чел., за пристройки — 7 чел., весы и меры оспаривали 6 чел. Первый претендент предлагал стартовую сумму, после чего каждый поочередно сулил «наддачу» обычно в пределах одного рубля. В результате цена на новый лавочный корпус возросла со 113,73 руб. до 150 руб., на старый — со 104 руб. до 130 руб., а на меры и весы — со 131,25 руб. до 166,7 руб. Спустя три дня после торга обычно проводилась «переторжка», на которую являлись главные претенденты, устраивавшие новую гонку. Наконец, победитель объявлял, что «более дать не может» и торги объявлялись закрытыми. В 1845 г. новый лавочный корпус получил П.Т. Первовский за 150 руб., пристройку к нему — он же за 40 руб., старый корпус — Е.Е. Соколов за 130 руб., а пристройку к нему — Е.П. Наваркин за 40,55 руб. Наконец, меры и весы достались за 166,75 руб. С.И. Первовскому.

После этого заключался контракт, в котором фигурировали условия ранее разработанных Думой «кондиций». Арендная сумма обычно вносилась в два срока — половина после заключения контракта, а половина — в июле. В январе 1857 г. арендатором лавок (нового и половины старого корпуса) стал мещанин Д.А. Сурин за 281,25 руб. Он принимал лавки от гласного Думы по описи и после этого мог сдавать лавки в аренду купцам «без всяких ограничений». После окончания срока он должен был сдать корпуса «даже еще в улучшенном виде против принятого», за ущерб же отвечал собственным имением. Ремонт Сурин обязывался производить «на свой кочт, однако ж не иначе как с ведома и дозволения Думы». Охрана лавок в ночное время обычно доверялась арендаторам-торговцам. Но в случае пожара, случившегося по вине Сурина, он должен был выстроить лавки на свой счет. Весы и меры, а также полки на городской площади в 1857 г. достались в аренду мещанину И.М. Кашину (весы — за 117 руб., полки — за 30 руб.). Лиц, обращавшихся к нему «для перемеруи перевесу» товаров, Кашин должен был обслуживать по таксе, установленной Костромским губернским правлением 27 октября 1854 г.: с перевеса пуда товара, а также перемера четверти или ведра — 0,75 коп., а с перевеса с пуда сена и соломы — 0,25 коп. Впрочем, «для привлечения к себе более народа», ему предоставлялось право снизить таксу по своему усмотрению. Также была определена стоимость аренды торговых полков в торговые дни: с первых 10 номеров по 5 коп., со вторых — по 4 коп., а с третьих — по 3 коп.

Описанная нами социально-экономическая жизнь Луха свидетельствует о глубокой провинциальности. В городе практически не было не только крупной, но и мелкой промышленности, развитие ремесла оставалось на уровне XVII-XVIII вв. Промышленный переворот, свершавшийся в соседнем регионе, ставшем центром развития российской текстильной промышленности, очень мало захватил Лух. В авангарде здесь оказывались даже не горожане, а юрьевецкие крестьяне, некоторые из которых раздавали в городе пряжу «на тканье» и занимались окраской полотна. Никакой особенной ремесленной специализации Лух не приобрел. Он оставался сельскохозяйственным городом, а крупные купцы занимались типичными для региона торговыми операциями — доставкой в город хлеба и полотна. Многие лушане занимались мелкой «отъезжей» торговлей, но к середине XIX в. начали уступать в конкурентной борьбе крестьянам. Крестьяне также захватили несколько ремесленных отраслей в городе — выделка кож и овчин, изготовление сапогов и рукавиц, торговля печеным хлебом. Все это привело к попытке перевести торговый центр из города в сельскую местность — Подмонастырную слободу. В результате горожане лишались и так немногочисленных сословных привилегий. Лишь в ходе ожесточенной борьбы лушанам удалось отстоять свое право на торг. При этом в экономическом отношении город был чрезвычайно беден и отставал от многих окрестных развитых сел (Поздни, Парское, Филисово). Таким Лух вступил в последнюю четверть XIX в.